– Где вы были? – спросила она голосом, явно предвещавшим слёзы.
Тим и Таська ждали, что их будут ругать, но от этого беспомощного жалобного голоса так растерялись, что вдруг позабыли уже приготовленное замечательное враньё. Да оно и не понадобилось – тётя Лена не стала дожидаться ответа.
Ей слишком много надо было высказать самой:
– Ведь предупреждала же, ведь просила не оставлять вас на меня. Говорила же, что не умею. И даже не объяснили, даже не сказали: может, вам так разрешается – пропадать чуть ли не до вечера.
Тиму и Таське прямо стало её жалко. Мама и папа просто наказали бы их за такое гулянье. А тётя Лена, оказывается, не знала, можно ли их наказывать и как. Она боялась сделать что-то неправильно…
– И вообще, мне надо к экзаменам готовиться, – добавила она уже другим голосом, скорее сердитым, чем жалобным. – А не ходить вас разыскивать. Вот провалюсь из-за вас…
Тут Таське стало интересно.
– Как это провалишься? – спросила она.
– Как обычно проваливаются. На экзамене, – ответила тётя Лена и посмотрела на Таську взглядом, который, очевидно, говорил: девочке, которая так провинилась, лучше бы помалкивать и не задавать лишних вопросов. Да ещё таких глупых.
Но Таська этого не поняла.
– А что такое экзамен? – спросила она.
Тётя Лена вздохнула. В этом вздохе было возмущение, потому что она собиралась продолжить совсем другой, воспитательный разговор. И в то же время она уже на тяжком опыте поняла, что от этой девочки так просто теперь не отделаешься. Поэтому она терпеливо ответила:
– Экзамен – это когда тебе задают вопросы, а ты должна правильно ответить.
– А кто задаёт? Учитель?
– Вроде учителя. Но в институте он называется по-другому.
– Профессор, – вставил Тим.
– Почему профессор? Нет… А может, и профессор, – неуверенно сказала тётя Лена.
Про институт она сама, видно, не очень точно знала.
– С бородой? – обрадовалась Таська.
– Почему обязательно с бородой? – не поняла тётя Лена.
Но Таська этого объяснять не стала.
– Профессор, с бородой, и больше всех знает, – уверенно сказала она. – Ещё бы не больше! Ему на этом экзамене каждый что-нибудь расскажет. Надо только запоминать.
Тётя Лена посмотрела на неё и ничего в ответ не сказала.
Они молча шли к дому. Был тёплый вечер. Пахло цветущей сиренью, и небо с одного краю было сиреневого цвета, а с другого ещё немного освещено. Зажглись фонари на столбах, в конусах жёлтого света под ними светилась и плясала, как снежинки, мошкара.
Вечерние мотыльки кружились и вокруг лампы на веранде, где тётя Лена усадила их ужинать. Сама она есть не стала.
– Ничего, – сказала, – не хочу. И есть не хочу. И в институт поступать не хочу, – добавила она вдруг.
Дети посмотрели на неё с интересом и принялись за еду. На ужин была рыба, которую они вообще-то не любили из-за множества мелких косточек. Но от голода или от задумчивости Таська расправилась с ней быстро, почти незаметно. И даже ни разу не подавилась.
Тим был тоже задумчив – он перебирал приключения прошедшего дня. Но от задумчивости, наоборот, забывал есть, хотя был голоден не меньше Таськи. Только едва-едва ковырял вилкой рыбий хвост.
– Почему ты не ешь? – заметила тётя Лена, и голос её опять звучал не сердито, а жалобно и огорчённо. – Я что, невкусно сготовила? Ешь, пожалуйста. Рыба очень полезна. Для мозга. В ней, говорят, много фосфора.
– Фосфора? – заинтересовался Тим. – Это который светится в темноте?
Откуда он про это знал? У них были такие ёлочные игрушки со светящимся в темноте узором, и папа однажды объяснил ему, что это светится фосфор, такое химическое вещество, подмешанное в краску. Странно было лишь, кто и зачем решил подмешивать фосфор в рыбу. Впрочем, бывают и рыбы светящиеся…
Тим попробовал кусочек, пожевал, выясняя вкус. Рыба слегка горчила – наверно, от этого самого фосфора. Он покосился на Таську – она на их разговор не обратила внимания. Да если и обратила, наверняка не поняла… И вдруг Тим принялся за еду, точно ему в голову пришла какая-то мысль. Он не только съел всю порцию, но ещё попросил добавки.
Тётя Лена обрадовалась, как будто ей сделали приятное. И Тим опять ощутил к ней что-то вроде сочувствия.
Вечер был тихий-тихий. Только время от времени подавала голос какая-то грустная вечерняя птица – должно быть, укладывала спать своих детей. Да издалека, от станции, изредка доносился шум электрички. Они пили чай с конфетами, но тётя Лена даже от конфет отказалась.
– Ты не любишь сладкого? – удивилась Таська.
– В том-то и дело, что слишком люблю, – непонятно ответила та.
Она положила перед собой на свободный край стола учебники и, глядя в них немного боком, стала распускать косы. Таська опять залюбовалась этим золотым водопадом…
И вдруг…
Она локтем толкнула Тима, чтобы он тоже посмотрел. Но Тим не понял, куда смотреть. А тётя Лена спросила:
– Что вы на меня так глядите?
– Гребешок… сломанный, – только и смогла выговорить Таська.
И тут Тим тоже увидел в руке тёти Лены гребешок. Это был тот самый гребешок, того же самого цвета, что и обломок, который показывал им Антон Петрович. Вернее, это была вторая, бо́льшая половина того самого гребня: из желтоватой кости, может быть, даже слоновой, с красивым резным узором.
– А… – не совсем правильно поняла тётя Лена их удивление. – Да, он у меня давно сломался, но мне жалко выбрасывать. Это старинный гребень, подарок бабушки, я с ним ещё в детстве играла.
– А тот отломанный кусок?
– Потерялся, наверно. А что?
– Ничего, – сказала Таська. – Тётя Лена, а ты была когда-нибудь маленькой девочкой?
– Конечно, была. Что за странный вопрос?
– Ты точно помнишь?
– Что значит помнишь? Я это знаю. Все взрослые были когда-то детьми.
Таська переглянулась с Тимом. И Тим приложил палец к губам, чтобы она не спрашивала дальше. Но сделал это незаметно, как будто стряхивал с губ крошки.
В голове у него слегка шумело – от усталости или просто от событий сегодняшнего дня. Он опять испытывал то же самое чувство, какое бывает в новогоднее утро, когда, просыпаясь, находишь возле своей кровати подарки от Деда Мороза: и знаешь, что Дед Мороз бывает только в сказках, но подарки-то вот, настоящие.
В темноте
