Он подумал, что Таська с фонариком могла спуститься со ступенек и спрятаться там за второй, внутренней, дверью. Надо было настичь её там.
Держась всё время левой рукой за холодную стенку, а правую вытянув вперёд – не столько как фонарь, сколько чтоб не наткнуться на что-нибудь в темноте, он осторожно спустился с первой ступеньки. Потом, немного осмелев, со второй. Потом поставил ногу на третью…
Вдруг раздался треск трухлявого дерева – ступенька подломилась под ногой. Тим потерял равновесие, упал и покатился вниз по лестнице, как катится уроненный мяч, разве что не подпрыгивая.
Самым странным ему потом казалось, что боли он при этом совсем не почувствовал. Углы ступеней прикасались к его бокам – или, можно сказать, он прикасался к углам ступеней боками, спиной, коленями и даже затылком, – но так, как будто в самом деле был резиновый и ничего при этом не весил. Он только прикрыл глаза и пытался на лету зацепиться за что-нибудь руками.
Потом он даже не мог сказать, сколько времени скатывался так по ступеням – всё дальше, всё дальше. Ему казалось, что долго, очень долго. Он успел даже подумать: не могла же лестница быть такой длинной. Он видел её днём, когда заглядывал в щель, – там было ступенек шесть-восемь, не больше. Или она продолжалась ещё за вторыми дверями, которые сейчас оказались открытыми? Он всё катился и катился, как будто летел во сне, переворачиваясь, закрыв на всякий случай глаза и чувствуя лишь прикосновение к телу безболезненных углов и выступов. Слышался непонятный звук и стук, будто разлетались в стороны, перезваниваясь, пустые бутылки или банки. «Здорово едет», – сказала одна. «Без зонтика», – отозвалась другая лёгким стеклянным голосом. Наконец падение прекратилась и стало тихо.
Учёный
Когда Тим открыл глаза, оказалось светло. Как будто он незаметно проспал ночь и проснулся уже днём.
Но удивился Тим сначала не этому. Прямо перед собой он увидел большое увеличительное стекло, а за ним огромный немигающий глаз.
Потом глаз мигнул огромными ресницами. И Тим понял: это его кто-то рассматривает через увеличительное стекло. Тут же он увидел второй глаз и всё лицо взлохмаченного бородатого человека. Волосы у него торчали в разные стороны, как прутья, вставленные в дырки. Непонятно, как держалась на этих волосах круглая красная шапочка, похожая на кулёк. Наверно, была пришпилена булавкой.
– Очень интересно! – сказал лохматый человек и покачал волосами. – Просто удивительно! Какое сегодня число?
Тим попытался вспомнить, но сразу не смог. Однако лохматый вовсе и не ждал от него ответа, он говорил сам с собой:
– Нет никакого сомнения: сегодня половина двенадцатого. Да, половина двенадцатого июня. Или, иначе говоря, одиннадцатое июня с половиной. Впрочем, как всегда. Потому что одиннадцатое июня осталось позади, а двенадцатое ещё впереди. Правильно я рассуждаю? Конечно, правильно. Впрочем, как всегда. А сколько, интересно, у нас часов?
Тим знал, что так спрашивать неправильно. Надо спрашивать: «Сколько времени?» или «Который час?» Но он и этого сказать не успел – человек уже отвечал сам себе:
– Десять часов. Ровно десять. Впрочем, как всегда. У меня всегда десять часов. Пересчитаю на всякий случай. – Он вытащил из широченных карманов две гирлянды часов на цепочках. Часы были большие и маленькие. Тиму показалось, что на некоторых не было даже стрелок. – Раз, два, три… – начал считать лохматый, – девять, десять. Да, всё сходится. Что ж, так и запишем. Запишем так: сегодня, в половине двенадцатого июня, в десять часов, как и ожидалось по моим научным расчётам, прямо на Астрономическую поляну упала комета необычной формы…
Тим ничего не понял, только догадался, что человек перед ним – Учёный. Он приподнялся и увидел, что лежит на траве посреди зелёной поляны. Рядом стояла тренога, на ней длинная труба, уставленная в небо. Телескоп, наверно.
– Здравствуйте, – сказал Тим.
Учёный как стоял, так и сел на траву.
– Вот это да! – вымолвил он. – Говорящая комета!
– Вы про меня? – не понял Тим. – Какая же я комета? Я человек.
– Действительно, – сказал Учёный, – удивительное сходство! Ну и ну! Хоть пой, хоть стадай! То есть я хотел сказать: хоть стой, хоть падай. Никто ещё таких комет не открывал, я первый. А ведь я тебя давно предсказал. Я вычислил математически, что ты упадёшь именно сюда, именно в этот день и в этот час. Ай да я! Так я тебя и назову: комета Айдая. Неплохо звучит?
– Не знаю. У меня уже есть имя.
– Есть? Откуда?
– От папы с мамой. Меня зовут Тим. Можно Тимофей.
– Тимофей… Нет, Тим лучше. Но ещё лучше – Айдая. Обычно кометы называют по имени открывателя. Ну ладно, для такой особенной, говорящей кометы можно сделать исключение.
– Да что вы, в самом деле! – Тим начал уже сердиться. – Посмотрите, вот: у меня же руки, ноги, голова.
– То-то и замечательно! – ответил Учёный. – На тебя сбегутся смотреть все аристанские учёные, профессора, академики и даже студенты. Мы поместим тебя в музее, под специальное стекло.
– Ага, под стекло, – фыркнул Тим. – Ждите.
– Я знаю, кометы бывают ужасно строптивые, – вздохнул Учёный. – Ждёшь их в одном месте, они показываются в другом. И все тогда говорят, что учёные ошиблись, неправильно рассчитали. Нет, разве не видно: дело в самих кометах. Это они поступают неправильно. Ты пойми: ведь всё рассчитано заранее, по науке. Умножено, разделено. Причём столбиком. Потом проверено и поставлено пять. Красными чернилами. Ошибки быть не может. И потом, тебе так гораздо лучше, чем носиться непонятно зачем, непонятно в каком пространстве. Там же пусто и холодно. Разве нет? Скажи сама, откуда ты взялась? Раз ты такая умная, может, ты мне сама всё объяснишь? Может, ты лучше знаешь? Может, ты скажешь, что не с неба упала?
Тим открыл рот, чтобы ответить, но ничего не сказал. Он просто не знал, как объяснить своё появление.
– Вот то-то, – сказал Учёный. – Ты ведь не умеешь рассуждать, как я, логически.
– Как?
– Видишь, ты даже слова такого не знаешь. Это специальное учёное слово. Размышлять логически – значит связывать одно событие с другим, одну мысль с другой. И понимать, как всё получается и почему. Попробую тебе объяснить на простом примере. Допустим, я вышел на улицу без очков и простудился. Что из этого логически следует? А?
– Не знаю.
– Не знаешь? Вот то-то! А говоришь! Из этого следует, что очки предохраняют от простуды. Ставлю себе пять с плюсом. Вывод: чтобы не простудиться, надо носить очки. У настоящего учёного всё обдумано, всё рассчитано… Ой, – вспомнил он про что-то. – Подожди, мне сегодня надо ещё посчитать немного. Сколько времени потерял на пререкания с тобой… Семьсот миллионов двести девяносто пять тысяч два, семьсот миллионов двести девяносто пять тысяч три… – начал быстро бормотать он.
