Вспышка света, по словам свидетелей, была очень яркой, словно от электросварки. Девушек, пересекавших дворик, спасло то, что они в этот момент находились в тени высокого джипа, и глаза их не пострадали, а старик-свидетель, вероятнее всего бомж, нагнулся за пустой бутылкой у стены арки и отделался шишкой на голове, шарахнувшись в сторону и ударившись головой о стену.
Подъехавший спустя четверть часа Щербатов выслушал Потапова, обошёл дворик и уехал, озабоченный и чем-то расстроенный. Обсуждать случившееся он не стал, сказал только, что ждёт майора с докладом утром следующего дня.
Потапов дождался появления Липягина, они поговорили со следопытами Богданца, полюбовались на туфли и клочки серой материи – всё, что осталось от депутата, – и разъехались по домам.
Спать Михаил лёг лишь в третьем часу ночи.
Разговор
Щербатов собирался ехать на работу, служебная «Волга» уже подкатила к подъезду, когда раздался звонок мобильного и в трубке прозвучал незнакомый голос:
– Владимир Васильевич?
– Он, – отрывисто бросил полковник. – Кто звонит?
– Ваш телефон мне дал Николай Александрович… перед смертью…
Щербатов застыл.
– Кто вы?
– Фенер… Олег Илларионович… депутат Думы, по делу Зимятова. Надо поговорить…
– Не по телефону, – опомнился Щербатов, – можете подъехать ко мне в Управление?
– Желательно побыстрее…
– Я буду у себя через час.
– Хорошо, подъеду, позвоню с проходной.
– Назовёте свою фамилию, вас пропустят.
– Спасибо.
Щербатов спрятал телефон, озабоченно посмотрел на заглянувшую в гостиную жену.
– Костя не звонил?
Речь шла о сыне.
– Обещал заехать вечером.
– Если вырвусь, приеду пораньше, дождитесь.
– Нашли убийцу? – Жена заговорила об убийстве генерала Зимятова.
– Ищем.
– Будь осторожен. – Она поцеловала мужа в щёку.
– До вечера.
Через час Щербатов входил в здание второго Управления ФСБ в Леонтьевском переулке, где располагался штаб антитеррористического подразделения «Борей».
В коридоре ему встретился хмурый полковник Щеглов, специалист по политтехнологиям «оранжевых революций». В работе подразделения Щербатова он участия не принимал, занимаясь стратегическими разработками, но относился к коллеге по-дружески.
– Слышал, что произошло в Калининграде? – пробурчал он, пожав Щербатову руку.
Голова была забита своими мыслями, и Владимир Васильевич с трудом оторвался от них.
– Что там произошло?
– Чуть ли не государственный переворот! Правые вывели на улицы города пять тысяч человек, в основном молодёжь, студентов, просто идиотов, требуя отделения анклава от России.
– А-а… да, слышал вчера вечером передачу по ТВ.
– А началось всё с тихой ползучей интервенции германофилов ещё лет десять назад. Сначала на открытках, свободно продающихся в киосках «Роспечати», появилось изображение германского герба, потом стали продавать записные книжки с видом «Замка Кёнигсберг» с тем же орлом, в гастрономах появились пиво «Остмарк» и тот же «Кёниг», с надписями без единой русской буквы. Я уже не говорю о сувенирах – тарелках и кружках с кёнигсбергской символикой.
Щербатов усмехнулся.
– Пиво ты тоже считаешь пропагандой?
– Это же незаметное зомбирование населения! В Интернете вообще идёт наглое возвращение нацистской символики и «рыцарско-тевтонских» традиций! Всех приглашают посетить «Аэродром Девау», который всегда был досаафовским, и погулять по «Макс Ашманн Парку», посмотреть на псевдорыцарский фестиваль с ряжеными «тевтонами», «робин гудами» и католическими монахами. Кстати, настоящими. А как тебе возрождённый немецкий «День селёдки», сдвинувший наш День рыбака? Или «Арт-платформа Закхаймские ворота», где продают книгу немца Вика, клевещущего на Россию?
– И что, покупают? – хмыкнул Щербатов.
– Ещё как покупают! А местные власти не препятствуют. Да и чего от них ожидать, если уж в Питере повесили памятную доску Маннергейму, врагу России?
– Вот сволочи!
– Абсолютно с тобой согласен! Повсеместно идёт реставрация немецких имён и названий, Светлогорск скоро станет «старым добрым Кранцем», будут воссозданы усилиями ректората университета «Замок прусских королей» и «Замок Кёнигсберг». Управленческие кадры онемечились до того, что уже и университетом будет командовать немец, как это случилось ещё в две тысячи шестнадцатом году с назначением ректором физико-математического института такого же немца. Своих, видите ли, специалистов не хватает!
Щербатов покачал головой.
– Ну ты это, Андреич, не переживай. Разберутся с твоим Калининградом, никуда он от нас не денется.
– Во-первых, я оттуда родом, из самого Калининграда. Во-вторых, уже доразбирались – отделения требуют!
– Ладно, Андреич, ко мне сейчас товарищ один должен зайти, я к тебе позже наведаюсь, поговорим.
– Заходи. – Щеглов скрылся за дверью своего кабинета, бурча что-то под нос.
Щербатов вполне понимал его чувства, но занимался он другими проблемами и о разговоре со стратегом Управления быстро забыл.
Фенер заявился в начале десятого. У него был вид человека, мучимого зубной болью. Выглядел он не то чтобы слишком толстым, но был грузен и объёмист, и Щербатов невольно посочувствовал человеку, потерявшему друга.
Сели по обе стороны древнего, как и сам кабинет, стола; мебель в здании не менялась по крайней мере лет двадцать. Но компьютер и монитор с объёмным эффектом на столе хозяина кабинета снижали впечатление древности интерьера, подчиняя его дыханию новых технологий.
– Что вас привело ко мне? – поинтересовался наконец полковник.
– Я хотел всё рассказать Николаю Александровичу, – сморщился Фенер, – но не успел.
– Что всё?
– Меня в тот вечер, когда на Маринича покушались, премьер к себе вызвал.
– Премьер? Когда?
– Примерно в половине одиннадцатого. Меня пригласили в Горки. Ну, поехал… – Фенер поведал полковнику историю беседы с председателем правительства в его резиденции. – После чего он и заявил, что ресторан взорвали.
– Ну, взрывом это назвать по большому счёту нельзя, мужик буквально сгорел на глазах у свидетелей.
– Дело не в конкретном исполнении намерения, но ведь понятно, что Виталия хотели убить. А потом убили Николая Александровича, потому что он, как я подозреваю, напал на след убийц. И Барсуков прозрачно намекнул мне, что такая же участь ждёт и меня, если я не соглашусь войти в его команду.
