Пилоты вообще – лихие ребята: пролетая над верхушками сосен, высунуться из корзины и сорвать для своей зазнобы ветку с шишками – это запросто. Или сесть на минутку на воду – забава крутых воздухоплавателей. Так, бывает, они развлекают пассажиров экскурсионных пароходиков. Забава опасная, требует мастерства: шар просто касается корзиной поверхности воды или даже держится на ней пару минут, после чего улетает. Опасность в том, что дно корзины может намокнуть, вес ее резко увеличивается, и все предварительные расчеты (количество газа, сила струи и прочее) могут измениться; тогда подняться и улететь будет очень сложно.
Ну, и приятное: после удачной фиесты мы всегда расслабляемся: немного выпивки, легкий треп, танцы-обжиманцы, как называл это мой отец, который в обжиманцах знал толк. На таких интернациональных вечеринках решаются дела, заключаются контракты, возникают и распадаются пары…
Люди общаются, порой даже не зная языка партнеров. Мы-то уже балакали чуток по-английски, и потому, когда Стивен пригласил нас в Квебек на фестиваль, поработать в его компании пилотами, мы решились. Хотя я уже была беременна после нескольких лет беспокойного ожидания, огорчений, надежды, отчаяния… И вдруг – томительное счастье в потаенной сердцевине твоего тела, чутко пульсирующей крошечным сердечком!
Но – почему бы не поработать, не повидать что-то новое! Мир в те годы стал как-то приветливо раздвигаться, становился все отчетливее, ближе, понятнее. Не думали мы, что застрянем надолго: ну, месяц, ну, два… Санёк говорил – покатаем матрешку и вернемся домой к родам; наша девочка уже забавно и щекотно ощупывала изнутри границы своего воздушного шара, уже плыла к своему рождению под ласковым «Бабьим ветром».
А получилось вот так, как получилось…
…Раза три за эти месяцы нам удавалось вырваться из Канады в Штаты – полетать. Флорида, Аризона, Колорадо. Знаешь, это ведь совершенно разные земли и разные небеса. В Колорадо жили Реджина и Роберт, старые знакомцы, оба пилоты. У них были два шара – петух и курочка; в то время нестандартные формы аэростатов были еще в диковинку, очень привлекало все необычное, забавное. Ну, и туристы валом валили кататься. Уже в те годы аттракцион становился популярным, а пилот превращался в воздушного экскурсовода. Очень успешный бизнес оказался, билеты недешевые. Но труд нелегкий, опасный: про клиентов я уже писала. Среди пассажиров попадались такие типчики, я тебе скажу! Учти, когда летишь в корзине, первородный позыв – кричать. Ничего нельзя поделать, все кричат: от восторга, счастья, от страха – такой прилюдный оргазм. Но в Аризоне было настолько красиво, странно красиво, что народ в корзине притих и благоговейно обзирал этот марсианский пейзаж: голые красные скалы. В Седоне, так вообще – под каждой горкой медитировали, неловко спугнуть. А перед закатом солнца все там бегут и едут выше, выше в горы: увидеть, как желтое закатывается за красное…
В Колорадо – другое, там пейзаж земной, уютный: озера-полянки-рощи, на горизонте – горы с заснеженными пиками. Тамошний аэростат был у нас огромным, вытянутым к небу, очень ярким – желто-красно-фиолетовым. Надувать его мы приспосабливали пассажиров. Надо было видеть, с каким энтузиазмом бегали они вокруг сдутого шара, этого импотента-Гулливера, и какими восторженными криками сопровождался процесс наполнения, когда горячий воздух, как виагра, потек в его чрево и он стал отряхиваться, подниматься и становиться ого-го! Восставал до неба и нес своих лилипутов над землей, ничуть не напрягаясь. (Там, кстати, была одна не совсем удачная посадка: корзина завалилась на бок и слегка протаранилась, но никто не пострадал.)
А больше всего по душе мне пришлась Северная Каролина: прохлада, горы, тишина; дух захватывает, когда поднимаешься по узкому серпантину в Аппалачах, а они все тянутся и тянутся – та их часть, которая называется Смоки-Маунтинз, Дымные горы. Зимой – это настоящий наш Домбай. Такие ущелья, такая ширь и перепады высоты – замечательное место для нас, небесных странников. Самое покатучее зимой место: Дедушкина гора. А неподалеку чудесный городок Бун, тысяч двадцать народу, русских совсем немного, раз-два и обчелся, и то среди отдыхающих, но американцы настолько сердечны и просты, что нам там было уютней, чем среди своих.
Иногда я задумываюсь: не податься ли куда-то в те края из нью-йоркского бедлама? Тишь прозрачная, воздух душистыми травами напоен, безмятежная Северная Каролина. Может, к шарам вернусь. А что: разыщу Роберта и Реджину, наймусь к ним пилотом…
Думаешь, не получится?..
11
…Сегодня посреди рабочего дня в салон заявился Мэри. Мне показалось, что он (она?) немного похорошел(а). Пришел за красной помадой. Тот же дикий парик, те же потертые джинсы, но появились сережки белые, под жемчуг. Голос, впрочем, прежний, вполне густой баритон. Ни черта не понимаю – как там действуют эти гормональные препараты! Вот руки, крупные и мужские, были красными, как клешни у рака. Видимо, пытался убрать волосы лазером.
К счастью, и Наргис, и Васанта занимались клиентами, а то бы слетелись на эту картинку – поглазеть на переделка-недоделка. Мне было тошно так, как если б вдруг я увидела, что калека, который до сих пор передвигался сам, хоть и с палочкой или костылем, вдруг навеки пересел в инвалидное кресло. Но я изо всех сил старалась быть «найс, найс, найс», черт побери!
– Я тебя порадую, Галин, май дарлинг, – сказал он. – Ты будешь просто счастлива услышать, что я устроился волонтером в магазин подарков.
– О, это прекрасно! – ответила я, улыбаясь как ненормальная. Все было кончено с этим несчастным придурком. Все было кончено!
Сегодня он походил на неприкаянную еврейскую кобылу средних лет, которая изо всех сил старается выглядеть женственно и привлекательно в своей последней надежде на замужество. Кстати, его грудь увеличилась за это время раза в два. Меня даже подмывало спросить, как за такой короткий срок ему удалось отрастить такие аппетитные сиськи. Потом сообразила, что, скорее всего, это протез. Здесь такого барахла в магазинах навалом. Он купил красную помаду и тут же, подойдя к зеркалу, накрасил губы. Для его ортодоксального вида эта помада была слишком яркой, но я не стала делать ему замечаний, только сережки похвалила. Хотелось, чтобы он уже свалил отсюда навеки, дабы никто из нормальных клиентов не заподозрил, что мы с ним знакомы.
Наконец, он собрался уходить.
– А как там Генри? – спросила я в спину.
Он мгновенно вернулся, рухнул в кресло, вытянув вперед свои длинные ноги совсем не женским манером.
– О, Генри – замечательно! – воскликнул он. – Генри счастлив, что я так чудесно выгляжу и что наконец наш дом озарен присутствием настоящей женщины.
Клянусь тебе, он так и сказал: «озарен» и «настоящей женщины». Я почувствовала странную дурноту и сказала:
– Ну, прости, что задержала… Ты, вероятно, торопишься.
– Да, я тороплюсь – к нему, моему Генри! – И вскочил. – Хорошо, что напомнила: Клара ведь совсем не может управляться с кислородным аппаратом.
