А после целых два дня мама и Муми-тролль вытаскивали водоросли из сетей.
Дождь зарядил снова. Пятна на потолке стали намного больше. «Буль-буль-буль» — падали капли в маленькую кастрюлю и «плюх-плюх-плюх» — в большую. Папа сидел в башне маяка и с отвращением смотрел на разбитое стекло. Чем больше он думал об этом стекле, тем больше ему изменяла фантазия. Надо бы укрепить стекла гвоздями снаружи или паклей и клеем изнутри. Это было предложение Муми-мамы.
Папа окончательно устал и лег на пол. Зеленое оконное стекло стало ярким красочным пятном, красивым пятном изумрудного цвета. Он почувствовал себя лучше, и чуть погодя в голову ему пришла совершенно оригинальная мысль. А что, если вырезать полосу мешковины и намазать ее клеем. А потом разбить зеленое стекло на массу изумрудиков и вдавить их в клей. Папа сел на полу. Идея его заинтересовала.
В промежутки между драгоценными камнями можно насыпать мелкий белый песок, пока клей не высох. Нет, лучше рисовую крупу. Можно прилепить маленькие беленькие рисинки, как жемчуг, тысячи жемчужин. Получится пояс из жемчуга и изумрудов.
Папа поднялся на ноги и ударил по стеклу молотком. Он стукнул потихоньку. Большой кусок стекла упал на пол и разбился. Папа набрал в лапу целую пригоршню и стал ужасно терпеливо разбивать осколки на мелкие красивые равные кусочки.
К вечеру папа вылез через люк в потолке. Пояс был готов.
— Я примерил его на себя, — сказал он. — А потом отрезал кусочек. Тебе он должен быть впору.
Мама надела пояс через голову. Он скользнул на ее круглый животик и остановился как раз там, где ему положено быть.
— Подумать только! — воскликнула мама. — Такой красивой вещи у меня еще никогда не было!
От радости она даже посерьезнела.
— А мы-то не могли понять, для чего тебе понадобился рис! — крикнул Муми-тролль. — Ведь рис разбухает от воды… вот мы и решили, что ты хочешь как-то заклеить окна.
— Фантастика! — восхищенно сказала малышка Мю. — Просто невероятно красиво!
Она переставила таз на другое место, туда, где капли с потолка падали не «буль-буль-буль» и не «плюх-плюх-плюх», а «кап-кап-кап», и добавила:
— И рисовой каши у нас теперь больше не будет.
— Я очень толста в талии, — с упреком сказала мама. — Мы вполне можем есть овсянку-размазню.
Предложение об овсянке-размазне было встречено гробовым молчанием. И тут папа вдруг услышал «Тритонию» — мелодию капель, сочиненную специально для него. Он ее терпеть не мог.
— Дорогой, если выбирать между драгоценностью и рисовой кашей, — начала было мама, но папа прервал ее, спросив:
— Сколько мы съели?
— Довольно много, — ответила испуганно мама, — ты знаешь, морской воздух…
— А что-нибудь осталось? — продолжал папа.
Мама сделала неопределенный жест, который скорее всего означал: «овсянка», но одновременно: «Это не так важно».
Тут папа нашел единственный выход. Он снял со стены спиннинг и надел шляпу Смотрителя маяка. Так, в гордом молчании, он проявил свои лучшие качества.
Семья почтительно ждала, капли отрывались от потолка и падали.
— Пойду, пожалуй, попробую немного. В такую погоду щука ловится.
Северо-восточный ветер поутих, но уровень воды был по-прежнему высок. Дождь моросил без передышки, и горы были одного цвета с морем, мир стал непонятным и очень одиноким.
Папа удил рыбу в скальном озерце, по прозванию Черное Око. Не клюнуло ни разу. Никогда нельзя говорить о щуках, прежде чем их не поймаешь.
Разумеется, папе нравилось ловить рыбу, это нравится всем папам такого типа. Но он вовсе не любил возвращаться домой без рыбы. Спиннинг он получил в подарок на день рождения год назад — прекрасный подарок. Но иногда тот висел на крючке как-то по-особенному вызывающе.
Папа стоял и смотрел на черную воду, а Черное Око смотрело на него своим большим серьезным глазом. Он смотал леску, сунул погасшую трубку под завязку шляпы и отправился удить с подветренной стороны.
Здесь тоже могла ловиться щука. Пожалуй, размером помельче. Но надо же хоть что-нибудь принести домой.
У самой воды сидел Рыбак с удочкой.
— Хорошее здесь дно? — спросил папа.
— Нет, — ответил Рыбак.
Папа сел на камень и стал думать, с чего начать разговор. Он никогда не встречал такого неразговорчивого собеседника. Ему стало как-то не по себе.
— Зимой здесь немного неуютно, — попытался он снова, но, разумеется, не получил ответа и решил попробовать еще раз. — Но тогда все же вас было двое. А что за человек этот Смотритель маяка?
Рыбак пробормотал что-то невнятное и беспокойно заерзал на лодочной скамье.
— А что, он вообще разговорчивый человек? Рассказывал что-нибудь про себя?
— Все они разговорчивые, — ответил вдруг Рыбак. — Только и знают, что рассказывают о себе. Он всегда рассказывал о себе. Да только я слушал не очень-то внимательно и все позабыл.
— А как он уехал отсюда? Маяк погас до того, как он уехал, или после его отъезда?
Рыбак поднял одно плечо и вытащил леску. Крючок был пуст.
— Я забыл, — сказал Рыбак.
Папа сделал еще одну отчаянную попытку:
— А что он делал днями? Строил что-нибудь? Ставил сети?
Рыбак закинул удочку красивым медленным движением руки. Круг на воде был великолепен, он расширялся, а потом исчез с гладкой поверхности воды. Рыбак отвернулся в сторону моря.
Тогда папа поднялся и отошел от него. Волна злости захлестнула его, и ему полегчало. Он далеко забросил леску, не обращая внимания на то, что расстояние между двумя любителями рыбной ловли было явно недостаточным. Рыба тут же клюнула.
Папа вытащил полукилограммового окуня. Он постарался сделать это как можно театральнее: плескался и пыхтел, вытаскивая окуня на берег, чтобы раздразнить Рыбака. Папа покосился на него — серая фигура, обращенная к морю, сидела неподвижно.
— Эта щука тянет, поди, кило на восемь! — громко воскликнул Муми-папа, спрятав окуня за спиной. — Ха-ха-ха! Вот будет работка ее коптить!
Рыбак не шелохнулся.
— Вот ему! — пробормотал папа. — Только подумать, бедняга Смотритель маяка рассказывал ему без конца о себе, а этот… этот рак-отшельник его даже не слушал! Представляю себе!
Он стал подниматься на пригорок, на котором стоял маяк, держа окуня в лапе.
Малышка Мю сидела на ступеньке лестницы и пела одну из своих монотонных песен о дожде.
— Привет! — воскликнул папа. — Я зол!
