Когда я проезжал мимо тропы, ведущей к ранчо старого Динглберри, его нигде поблизости не оказалось.
В городок, где застрелили моего папу, мы с жеребцом вошли уже после захода солнца; свет виднелся только в порталах рудников да в салунах и барах, стоявших вдоль главной улицы.
Конь мой сильно устал, да и я тоже, поэтому мы сразу направились на конюшню. Старый Чолк возился еще там. Серого моего он хорошо знал — не хуже, чем меня, если не лучше.
— Привет, сынок! — улыбнулся он. — Давненько, давненько тебя не видел.
— Кто-нибудь в городе искал меня, Чолк?
— До меня пока ничего не доходило, сынок. Вот судья, тот немного побесился, а потом кое с кем еще уехал отсюда. Думаю, за тобой, сынок.
Он не задавал никаких вопросов, а я ничего ему не объяснял. Здесь люди быстро учатся не совать нос в чужие дела.
— Дай жеребцу овса. Он его заслужил.
— Сделаю, сынок, не беспокойся.
Старый Чолк смотрел, как я снимаю свои пожитки с седла и, если даже заметил, что сумки не очень легкие, то никак не отреагировал на это.
— Чолк, — обратился я к нему, — ты ведь хорошо знал моего папу.
— Знал, знал, как не знать. Редкой души человек был, земля ему пухом… хотя и не игрок…
— Он играл ради меня, Чолк. Я понял это слишком поздно. Папа хотел раздобыть побольше денег, чтобы послать меня в школу… Считал, что это единственный способ сразу решить все проблемы.
— Он мог бы пойти на рудник, — заметил Чолк, — или заняться каким иным делом.
— Теперь-то мне ясно: папа боялся, он чувствовал, что ему недолго осталось, за ним кто-то шел по следу… и не один… — Кстати, мне это кое-что напомнило. — Слушай, Чолк, ты не встречал здесь человека высокого роста, в длинном черном сюртуке, немного похожего на папу?
— Да, видел такого.
— Можешь сказать, когда?
— Он приехал в день, когда убили твоего отца. И уехал тем же вечером. А лошадь у него — загляденье!
— Спасибо, Чолк.
— Его рук дело?
— Похоже. Думаю, он кто-то из папиной семьи. Недавно меня судьба свела с ним. — Я махнул рукой в сторону юга. — Он, наверное, заявится и сюда. Может, даже будет спрашивать про меня.
— И что мне ему сказать?
— Ты меня не видел. Когда-нибудь мы с ним снова встретимся, но сначала мне надо кое-что уладить.
— Будь поосторожнее, сынок. Может, он просто странник, но крутой, очень крутой. В нем это сразу видно.
— Чолк, ты же знаешь про людей больше любого. Тебе с папой частенько доводилось разговаривать. Он случайно не говорил, откуда родом… — Я пнул носком сапога камешек. — Понимаешь, я, честно говоря, не знаю, кто я такой. Не знаю, почему этот человек убил папу, почему так хочет убить меня.
— Твой отец не любил болтать языком, сынок, но он был замечательный человек и настоящий джентльмен. Из хорошей семьи, сразу видно. Должно быть, откуда-то с Юга. Каролина или Джорджия. Я понял это по его акценту, хотя он его почти потерял. И гордый… Гордость южанина! Мне приходилось иметь дело с такими во время войны. Отличные парни! Они, конечно, ошиблись в выборе. Зачем понадобилось раскалывать Союз? Но парни — что надо! Точно как твой отец.
— Спасибо, Чолк. Пойду перекушу и на боковую.
— Лучше сначала присмотри себе местечко, сынок. В городе полно приезжих. Тут пошла хорошая руда, а у этих кладоискателей нюх — будь здоров. Учуют за тысячу миль.
— Чолк! Серого, пожалуй, лучше держи наготове. Если услышишь вдруг стрельбу, сразу же его седлай, ладно?
— Сделаю, сделаю. — Чолк подтянул ремень и сплюнул. — Береги себя, сынок, и дай тебе Бог удачи.
Сняв комнату и сложив там свои пожитки, я отправился в ресторан, но той знакомой девушки с веснушками там не оказалось — вместо нее пузатый мужик с закатанными рукавами и толстыми волосатыми руками принес мне еду, только и всего. Удовольствия, конечно, мало, но поужинал я неплохо, а что еще надо уставшему путнику?
Насытив свою утробу, я отправился на Блэр-стрит. В районе двух кварталов близ нее насчитывалось тридцать два притона, где можно было получить все, что пожелаешь — в смысле еды, выпивки или женщин: заведения «Большая Молли», «У бриллиантовозубой Лили», «Сказочная курица», «Микадо», «Бон тон», «У Лолы» и множество других, включая игорные дома на любой вкус.
Вот он я, иду по улице, набитый деньгами больше, чем любой вокруг, но, наученный горьким опытом, не показываю виду — пусть все думают, вон, мол, идет еще один бродяга. Смотри, совсем одичал, крутит головой, как на резиновой шее.
В каком-то смысле так оно и было. Я чувствовал себя очень одиноким, хотелось хоть с кем-нибудь поговорить… Я уже собирался повернуть назад к отелю, когда вдруг увидел ту девушку с веснушками. Она спешила через улицу с парой пакетов в руках, но когда я попробовал остановить ее, только ускорила шаг.
— Девушка, — все-таки обратился я к ней, — давайте помогу вам нести пакеты. Мы не так давно встречались в вашем ресторане.
— В ресторане? — неуверенно произнесла она.
Я сдернул с головы шляпу, и тогда она наконец меня узнала.
— Ты тот парень… твоего отца застрелили!
— Точно. А ты та девушка, которая посоветовала мне быть поосторожней.
— Да. Я тогда за тебя испугалась. — Она остановилась. — А что случилось с судьей Блейзером?
— Последний раз я видел его в компании с Тобином Уэкером и парнем, которого они называли Дик.
— Я боялась, что они найдут тебя.
— Давай-ка! — Я взял у нее пакеты и пошел рядом. — Ты показывай путь, а я понесу их.
— Мне нравился твой папа, — сказала она. — Какой хороший человек!
— Да. Намного лучше, чем я себе представлял. — Я секунду поколебался. — Ты знаешь, где его похоронили? Мне… мне пришлось так быстро уехать…
— Я покажу тебе, если еще немного здесь побудешь.
— М-м… нет, не могу. Надо кое-что доделать. Там, на Востоке. Но я вернусь. Мне хочется положить цветы на его могилу. Или даже поставить там какой-нибудь знак.
— Там уже стоит деревянный крест с его именем. Мы думали, ты знаешь.
— Знаю? Откуда? Знаю что?
— Ты же записку оставил, что там должен стоять крест.
— Я не оставлял никакой записки!
— На почте лежала записка в конверте с надписью: «Всем, кого это касается» и деньги на приличный гроб, похороны и крест. Все думали, это ты оставил их.
Феликс Янт' Больше некому. Застрелить человека, а потом… Только родственник способен на такое!
— Кажется, я знаю, кто это сделал. Но мне в любом случае хочется положить на могилу цветы. Ему бы это понравилось. Он всегда говорил то про кизил, то про лавр.
