Эффект этих слов не замедлил сказаться. Замершие было чудища возбуждённо зашевелились, задвигались, на все лады выражая своё возмущение, но рёв Странника перекрыл ропот толпы.
— Конторщик, что это значит?! Он не прошёл испытания, что ли?
— Прошёл, Великий Генерал, как не пройти! И выдержал их, — залепетал проштрафившийся Конторщик. — Вот только... это... как его... вступительное заявление... подписать отказывается.
— Отныне ты разжалован в самый низший разряд рядовых горлодёров! — в ярости заявил Странник.
— Мой вождь и повелитель! — взмолился Конторщик. — Право же, я не виноват, он может подтвердить, — и рядовой канцелярист с надеждой обернулся к своему клиенту. — Что ж ты молчишь? Замолви словечко!
Реакция Трусишки была естественной. Он рассмеялся. Весело, но негромко, и всё же от этого тихого смешка умолкли и Странник, и кишащие вокруг него чудовища. Свободный, рвущийся из глубины души смех явственно разнёсся над поляной и заставил чудовищ замолкнуть.
— Ты уверял меня, — обратился Трусишка к Страннику, — будто бы чудище чудищу глаз не выклюет. Но это неправда. Выклюет. Вы только взгляните на себя! Я ничем не могу вам помочь.
Да и не хочу! Пожирайте друг дружку всласть, по крайней мере хоть вас убудет. А я возвращаюсь домой, к себе в Рощу. Которая когда-то и для тебя была родным домом, — и он издал короткий горький смешок.
Зато Странник разразился громогласным, злобным хохотом:
— Ух, как ты высоко занёсся! Придётся тебе поубавить спеси. Знаешь, за какие заслуги меня произвели в главные генералы? Я покорил, завоевал Рощу, последний оплот пал. Так что теперь тебе некуда торопиться.
У Трусишки подкосились ноги, а поляна вновь заходила ходуном под звуки торжествующего топтовяка.
Умба, умба, умба.
Мумба, тумба, румба,
Эх, ямба-карамба!
Сама-сама-самба!
— Что сталось с библиотекой? — шёпотом спросил Трусишка.
— Дым развеялся, и пепла не осталось. Книжки-то у тебя все античудовищные были, а мы подобное зло искореняем беспощадно. К сожалению, корень зла заключался именно в твоей библиотеке. — Странник вновь разразился отвратительным рёготом.
— Моя библиотека...
— Я смотрю, ты наконец дотумкал. Тебе некуда и незачем возвращаться. Кстати, ведь испытания-то ты выдержал? Так не расстраивайся, собрат-чудовище! Подпиши заявление. Ты ничего не теряешь, а мы приобретём достойного соратника.
Конторщик за спиной главаря ободряюще подмигнул клиенту своим единственным глазом.
— Но ведь все ваши испытания — блеф и обман, — возразил Трусишка.
— Он что, тебя разоблачил? — обрушился Странник на Конторщика.
— Слово чудовища, я не виноват! — стал оправдываться тот. — Книг учёных начитался, от образованности этой все наши беды. Вот и он, видишь ли, кое до чего докумекался.
— Да я при всём желании не смог бы провалиться на этих ваших экзаменах, — вмешался в перепалку Трусишка. — Вы наводнили собой весь свет, потому как чудовищем стать проще простого. Труднее — не превратиться в чудовище!
Наступило молчание. Топтуны перестали топтаться, певуны оборвали своё пение, даже Странник поперхнулся словами. Произнесённая Трусишкой фраза была простой и ясной. А ясности чудовища не выносят. Истина была краткой и недвусмысленно однозначной. А однозначности чудовища не терпят. Произнесённые тихим голосом слова Трусишки звучали бесстрашно. Ну, а уж это для чудовищ и вовсе самое невероятное!
Ошеломлённо раскрыв рот, все уставились на своего предводителя. Все выжидательно таращились на него, и утконосые, и с закрученными хвостами, и кувшинорылые, даже Лупоглазая Трескучка и тот ещё пуще вылупил свои глазищи.
— Решающий раунд впереди, — злобно прошептал Странник. — Топай обратно в свою Рощу, которой больше нет, к библиотеке, от которой и горстки пепла не осталось. И будь верен себе... если, конечно, от тебя хоть что-нибудь уцелело.
— Труднее не превратиться в чудовище! — повторил Трусишка и, повернувшись спиной к чудовищному сборищу, зашагал прочь.
Глава пятнадцатая,
где нравоучения нагромождаются одно на другое. Кроме того, завершается определённая эпоха, вспыхивает надежда и свершается чудо
Чутьчутик подравнивал кроны деревьев. Пылемёт разметывал землю.
Уборщик занимался уборкой.
На первый взгляд всё в Рощице было в порядке.
Но только на первый взгляд. А со второго сразу же выяснялось, что Роща лишь отдалённо напоминает себя прежнюю. Главное — она перестала быть последним оплотом. Я имею в виду, что она перестала быть последним свободным от засилья чудищ лесочком. Стала обычной подвластной территорией — и не более того. Одной из многих, не хуже и не лучше других. Иными словами, довольно скверным местом, которое действовало угнетающе.
Чутьчутик не издавал радостного вскрика, обнаружив приятную для себя работу. Пылемёт тоже не ликовал, даже когда ему удавалось хорошенько взрыхлить землю вокруг кустов. А Уборщик, избавив от паутины старую липу, не шушукался с ней, пересказывая забавный анекдот с тем, чтобы липа шепотком передала его дальше, старинным дубам — пускай они тоже повеселятся.
Всё это кануло в прошлое. Обитатели Рощи бездушно исполняли свои обязанности, преодолевая усталость и отвращение, подобно галерным рабам. Работа, прежде доставлявшая удовольствие, превратилась в постылую повинность.
Стволы деревьев сделались трухлявыми, кора потрескалась, пожелтевшие кроны роняли листву на пожухлую траву, и небо свинцовым куполом нависло над Рощей. Тёмные беззвёздные ночи и лишённые солнечного света дни уныло сменяли друг друга, а барашковые облака, похоже, предпочитали пастись на других небесных пажитях.
На полянке — точно так же, как и незадолго до того первый дуб — без всякой видимой причины рухнуло замертво самое старое и стройное дерево в лесу и теперь лежало поперёк дороги.
Выгоревшее дупло Трусишки зияло пустотой, дверь была сорвана с петель, золу и пепел от книг разнесло ветром и смыло дождём.
Почтальонша славка не суетилась, не хлопотала, разнося вести, — ведь разносить стало нечего.
Некоторое движение отмечалось лишь в те моменты, когда кто-то из чудовищ проходил через Рощицу — эти теперь чувствовали себя здесь как дома. Время от времени прилетал и Лупоглазая Трескучка. Спустится, вылупит глазищи, увидит, что всё в порядке, и улетает восвояси. А иной раз какое-нибудь лопоухое чудище усядется на поваленное дерево и давай трясти мёртвые ветки и каркать зловещим голосом. В таких случаях обитатели Рощи, понурясь, молча продолжали делать своё дело, но изнутри их трясло мелкой дрожью. Лопоухий урод удалялся с чувством честно исполненного долга.
