Я налила кипятку в любимую Анькину чашку. Достала банку с молотым кофе. Две или три ложки? Лучше три, чтобы наверняка. И сахара столько же. А сверху можно покрошить шоколадку. Я всё хорошенько перемешала, положила на блюдечко бутерброд и пошла к Аньке.
– Жуткая гадость. Но, знаешь, что-то в этом есть.
Анька отхлебнула глоток и задвинула чашку под кровать.
– И зачем тебе с волосами возиться? Хочешь, возьми мои браслеты и майку с черепом.
Ага. Если я так приду в школу, Южик даже не успеет меня разглядеть – я с этим «новым образом» сразу отправлюсь к директору.
– А-а-ань, ну пожа-а-алуйста… – тихонько заныла я.
– Ладно, – вздохнула Анька. – Сейчас чего-нибудь быстро соорудим. Какие-нибудь Лучи Любви. Чтоб все раз – и попадали от восторга.
Никогда не думала, что заплетать косички так больно. Но ради красоты стоит потерпеть. И потом, здорово, когда Анька рядом: заматывает ниткой очередную косичку и не отвлекается на свой ноут или мобильный. Можно задавать ей любые вопросы.
– Ань, а ты кого хочешь – братика или сестру?
– Крысу.
Зря я спросила. Кажется, у неё опять испортилось настроение.
– Мне нужна крыса, с красными глазами и голым хвостом. Я её Германом назову.
Анька сердито перекусила нитку. Я молча сидела на низенькой табуретке и старалась не шевелиться.
– Конечно, им малыша захотелось, – бурчала Анька себе под нос, – на руках носить, тискать. Я большая и вредная, ты… Ты просто большая, тебя и не поднимешь… Не крутись!
Ветка тихонечко заскулила и ткнулась носом в мой тапок.
– А тебе скажут: «Ветка, место!» И будешь весь день в прихожей сидеть, – продолжала шипеть Анька, – потому что у них уже будет маленький, они теперь ему будут пузо чесать…
– Ау-у-у, – всхлипнула Ветка и спряталась под одеяло.
Наконец всё было готово. Анька швырнула расчёску на стол и снова бухнулась на кровать. С ней точно что-то случилось. Её ноутбук стоял на столе с закрытой крышкой, а мобильник со вчерашнего дня валялся на стиральной машине. Вот кому были нужны Лучи Любви. Жалко, что я не догадалась и не заплела ей косички!
Весь вечер я ждала маму. Мне даже не нужно было с ней говорить – просто побыть рядом, прижаться. Наконец зачирикал звонок. Я уронила тетрадку, выбежала из комнаты и… остановилась в узком коридорчике.
Мама стояла, уткнувшись папе в плечо, а он её обнимал. Я услышала, как она что-то тихо сказала и он засмеялся. Они как будто спрятались от всех в тёмной прихожей, но вокруг них был собственный свет. Или это светилась мамина жёлтая куртка?
Ещё вчера я бы подбежала и обняла их обоих. А сегодня я почему-то почувствовала себя лишней.
Вторник
По дороге в школу я представляла, как в раздевалке сниму шапку, встряхну кудрями и мои Лучи Любви сразят Южика наповал. Я совсем забыла, что во вторник первый урок – физкультура.
– Лы-ы-ыжи-и-и-и-и…
Половина класса стонала у раздевалки, а вторая радостно прыгала и кричала «ура».
Папа научил меня кататься ещё прошлой зимой. Сначала ноги разъезжались в разные стороны, и я всё время падала. Или наступала правой лыжей на левую, так что не могла пошевелиться. Но потихоньку я научилась осторожно ходить и даже съезжать с небольших горок. Мама переделала крепления на больших лыжах специально для моих ботинок, и даже палки мне сделали как раз под мой рост.
– Так, хватит страдать! Все построились и выходим…
Наш физрук был маленьким и кривоногим, похожим на сказочного соловья-разбойника. Только доброго. Он звал нас мóлодцами и де́вицами и постоянно свистел в свисток.
Вот и сейчас он со свистом гнал нас в парк.
– Быстрей, быстрей! Не отставать!
Если надо куда-то идти или бежать, я никогда не отстаю.
Я не умею лазать по канату. Я хуже всех прыгаю через скакалку, потому что ноги мешают и связанные скакалки всё время запутываются. Зато я могу играть в волейбол и лучше всех бегаю. Может, я ещё что-то умею, просто никогда не пробовала?
Мы ехали по лыжне друг за другом. И тут я решила: надо сделать что-нибудь такое, необыкновенное. Чтобы удивился и Южик, и все… даже я сама.
Я огляделась. Вокруг – только снег и деревья. Носатые чёрные птицы клевали с куста какие-то ягоды. Рыжий пёс обогнал нас и, мотая ушами, помчался с холма. Он бежал по лыжне так быстро, что мне показалось, у него не четыре, а сорок четыре ноги. Интересно, я бы могла его обогнать? Наверное, это не страшно. И горка совсем не высокая, просто очень крутая.
А вдруг у меня тоже получится?!
Я вспомнила всё, чему учил меня папа.
Немножко согнуть ноги.
Присесть.
Прижать палки к туловищу.
А потом оттолкнуться и…
– Смотрите! – завопил Макаров, показывая на меня лыжной палкой.
Все остановились и повернулись ко мне.
Я летела с холма, глотая холодный воздух.
Сначала меня занесло куда-то вбок, и я чуть не упала, но всё-таки смогла выровняться, удержать равновесие, и тут я догадалась и ещё больше согнула ноги – и они уже не мешали, и земля не опрокидывалась на меня, она скользила под лыжами, и сердце стучало в ямке у горла: я смогла, я смогла, я СМОГЛА!
– Сто-о-о-о-ой!
Я даже не разобрала, кто это кричит. Есимчик? Макаров? Наш физкультурник?
Если бы у меня было двенадцать рук и в каждой по лыжной палке, я бы всё равно не успела затормозить.
Я только увидела что-то яркое и услышала крик:
– О май год!!!
Кажется, я кого-то сбила. Я попробовала оглянуться, чтобы посмотреть, что случилось, – и рухнула в снег.
Вопли затихли.
Я лежала на спине. Мои лыжи торчали вверх, они были длинные, как деревья. Ну, а я, наверное, была похожа на корень, потому что не могла отделиться ни от земли, ни от этих дурацких лыж.
Двум румяным старичкам тоже не повезло. Они барахтались в снегу и громко стонали. В своих ярких комбинезонах они напоминали гигантских детсадовцев, ещё и бормотали что-то непонятное.
– Простите, пожалуйста! – закричала я.
