Со временем были выявлены еще девять праязыков, соответствующих по времени индоевропейскому, в том числе афразийский (от которого берут начало арабский и иврит), уральский (породивший финский и венгерский) и алтайский (предок монгольского, японского, корейского).
Уже в XIX в. некоторые лингвисты, нащупав общие языковые истоки и корни, принялись за реконструкцию этих мертвых языков. Однако отсутствие строго научных методов и тенденция к приблизительности со временем сильно дискредитировали саму идею такой реконструкции. «Я утверждаю, что применение методов, просто заимствованных из арсенала сравнительного языкознания как такового, наподобие тех, что использовались в начале нашего столетия, безответственно и способно привести лишь к искажению результатов, – объясняет Шеворошкин. – Странно вместе с тем, что на Западе, похоже, никто не обратил внимания на методологию лингвистической реконструкции, применяемую с начала 1960-х гг. советскими исследователями. Эта методология научно безукоризненна».
Этот всеобщий ностратический язык
В. Шеворошкин имеет в виду работы В. Иллича-Свитыча и А. Долгопольского, которые в 1963 г. объявили об открытии ими ряда слов, принадлежавших доисторическому языку, на котором говорили на Ближнем Востоке в период, отстоящий от нас на 20–12 тыс. лет, и от которого произошли шесть из десяти выявленных до сего дня праязыков: индоевропейский, афразийский, картвельский, уральский, дравидийский, алтайский. Независимо друг от друга Иллич-Свитыч и Долгопольский начали анализировать и сравнивать 25 самых стабильных слов каждого языка, слов, никогда не заимствуемых, вроде местоимений первого и второго лица «я – меня», «ты – тебя», а также слов, обозначающих главные части тела: «глаз», «рука», «зуб» и т. д. Затем исследованию подверглись 50 наиболее устойчивых слов и т. д. до 500.
Знания об этом прапраязыке, который окрестили ностратическим (от латинского «ностер» – «наш»), с годами значительно расширились. Сегодня нам известно уже более тысячи слов. Мы знаем также, что в конструкции ностратической фразы глагол в конце, причем глаголы могли быть активными, пассивными и возвратными, и при спряжении глагольные формы первого и второго лица единственного числа образовывались путем прибавления к инфинитиву местоимений, означающих «меня» и «себя».
Из первой изученной тысячи ностратических слов можно заключить, что говорившее на этом языке общество было довольно примитивным и жило охотой и сбором плодов. У них не было еще ни луков, ни стрел; они не выращивали растений, и у них было одно-единственное домашнее животное – собака (на индоевропейском – «куон», на ностратическом – «куйна»).
«Наши исследования, – дополняет В. Шеворошкин, – подводят к заключению, что в ностратическую эпоху человек уже приручил волка. Дело в том, что словом “куйна” обозначается как собака, так и волк. Этот социокультурный факт недавно был подтвержден археологами, обнаружившими кости собаки, возраст которых примерно 15 тыс. лет».
Ностратический язык был языком «жизненно необходимого»: так, он содержал обозначения только для некоторых цветов, причем в большинстве случаев это были слова, которые называли животных того же цвета (примерно как мы сейчас говорим «мышиный цвет»). В нем совершенно отсутствовали слова, связанные с чувствами, состояниями души, такие, например, как «любовь» или «боль». Имелись лишь слова для основных, сущностных понятий – голода, жажды и пр.
В ностратическую эпоху словом «куйна» обозначается как собака, так и волк. Факт одомашнивания подтверждают археологические находки
В том же году, когда Иллич-Свитыч и Долгопольский объявили об открытии ностратического языка, в Соединенных Штатах африканист Дж. Гринберг опубликовал свое исследование, доказывающее, что все африканские языки восходят к четырем большим семьям. Однако, в отличие от советских ученых, Гринберг не изучал и не анализировал произносительных соответствий; он просто ограничился тем, что составил списки 300 наиболее устойчиво присутствующих в разных языках слов и провел их сопоставление в поисках общего происхождения. Несмотря на упущения и ошибки такого исследовательского метода, выводы из его работы с годами были признаны почти всеми.
Ободренный этим, американский лингвист решил применить свой метод к изучению языков Американского континента и в 1987 г. объявил об открытии америндейского праязыка, отличающегося от двух ранее известных праязыков – надене и эскимоалеутского, от которых получили свое происхождение все нынешние американские языки.
Со своей стороны В. Шеворошкин, в отличие от Гринберга, в поисках утраченного праязыка стремится опираться на не вызывающие сомнения работы примерно трех десятков своих бывших коллег. «В России ученые продолжают добиваться успехов: недавно они доказали, что баскский язык принадлежит к семье северокавказских, как, вероятно, и этрусский», – говорит он.
Ну а когда можно рассчитывать на выявление «матери» всех языков? «Изучение собственно праязыка для меня пока просто хобби: чтобы совершить такой прыжок в глубь времен, необходимо предварительно создать прочную базу для разбега, – отвечает ученый. – Владеющее языком человечество появилось в Африке и около 100 тыс. лет назад разделилось на две ветви. Часть осталась в Африке, другая же переместилась на Ближний Восток. Тем самым было совершено первое раздвоение на языковом генеалогическом древе; с одной стороны – африканский язык, с другой – неафриканский. Этот последний затем поделился на три ветви: восточную, из которой выросли америндейский и австралийский; западную, из которой родились ностратический и денекавказский языки, и, наконец, южную, или конго-сахарскую, представляющую собой языки той части населения, которая приняла решение вернуться в Африку».
В. Шеворошкин убежден, что шаг за шагом удастся восстановить эти три протоветви – восточную, западную и южную – и совершить восхождение к их общему стволу – неафриканскому языку. Когда это будет сделано, останется последний – огромный – прыжок во мрак минувшего: к праязыку гомо сапиенс – «матери» всех языков. Вероятно, это будет совсем небольшая, даже ничтожно малая группа слов…
Откуда мы родом?
Давно уже ставшее научной аксиомой положение о происхождении человека, а именно о том, что человек произошел от обезьяны, в наше время вызывает у многих большое сомнение. Основную роль в возникновении таких сомнений сыграли генетики. С их точки зрения, генетический код обезьяны не имеет ничего общего с тем, который несет в себе человеческая клетка. Таким образом, между человеком и обезьяной существует, по-видимому, только внешнее сходство.
Однако если род человеческий зародился на нашей планете, то среди всех живых существ, населяющих ее, без сомнения, должны иметься какие-то «родственники по генам». Как ни странно, ими оказались совсем не обезьяны. Совсем недавно в печати промелькнуло сообщение: ученые США обнаружили большое генетическое сходство человеческой клетки с клеткой серой крысы. Сходство было настолько явственным, что позволило им сделать заключение: у крысы и человека были общие предки.
