– Ха! – подал голос великий царь. – Анна Андреевна нашего пролетарского вождя лютой ненавистью ненавидит. Конечно, как её там неподалеку от него устанавливать?! Хотя она и через Неву ненавидеть может.
– Она «Кресты» больше ненавидит. Их, вон, говорят, сносить собираются, как Бастилию.
– Сначала она «Кресты» снесет, а потом за Ильича примется, – злорадно сообщил великий царь. – Не ровён час снесут мастера полемики.
– А вот и фигушки! Я вождь мирового пролетариата.
– Проходимец ты, авантюрист, узурпатор и немецкий шпион! Такую империю разрушил!
– Сам ты узурпатор, тиран и авантюрист! Еще неизвестно, кто из нас больше немецкий шпион! И ничего я особо не разрушил. Вон гляньте, – Ильич повел рукой вокруг себя, – ничего ж не изменилось, как царь сидел на троне, так и сидит.
– Это не он сам на трон залез, это народ его туда посадил. Народу царь надобен. Не готов еще наш народ без царя самостоятельно проживать. Только до того, как ты и твоя шантрапа совершили переворот, цари воспитывались с рождения. Ответственность понимали за недвижимость, за земли да за людишек. А нынешние цари к власти по головам приходят, кто больше конкурентов скушал, тот и император всея Руси. И руки у них в казне аж по самые локти, – великий царь печально покачал головой.
– Ну, не все ж казнокрады, – заметил великий вождь. – Я вот себе ничего и не взял.
– Уж лучше казнокрады, чем убийцы, – великий царь грозно сверкнул очами.
– Да погодите вы! Опять снова-здорово, – воскликнул великий поэт. – А скажите, – обратился он к стражам Ши-цза, – у Анны Андреевны в голове тоже «Белый лебедь на пруду»?
– Это вряд ли, женские памятники от мужских кардинально отличаются. Женская магическая сила каким-то образом и в памятниках приживается. Так что, не столько пространство влияет на женские памятники, как в вашем случае, а наоборот они влияют на пространство.
– Слыхал? – поинтересовался великий царь у вождя. – Таки снесет тебя Анна Андреевна.
* * *
Благодаря усилиям Лопатина, Соня успешно сдала сессию и даже получила пятерку по ненавистному бухучёту. Лопатин был доволен своей ученицей, которая всё реже и реже называла его «Совковым». Тем более что Лопатин изо всех сил старался не «хыкать» и залой называл огромную гостиную в Сониной квартире только мысленно.
В свою очередь, Соня выполнила обещание сводить Лопатина к стилисту. Стилистом оказалась упитанная тётка в салоне с заоблачными ценами. В Новороссийске салон бы этот назывался парикмахерской, а тётка парикмахершей. А тут, на тебе – салон, стилист! В салоне этом с непонятным названием по-французски, конечно, всё сверкало. Еще бы! За такие-то деньги! Клиентам надевали чудные белые халаты, которые как раз могли бы быть и почище. Лопатину халат подобрали с трудом. Уж больно плечи у него оказались неформатные. Тётка колдовала над головой Лопатина часа полтора: мыла, умасливала, стригла, опять мыла, опять умасливала, сушила феном, опять стригла и, наконец, выпустила, содрав с него космическую сумму.
– Ну, как? – поинтересовался он у Сони, которая терпеливо ожидала его в кафе салона. Всё, что Соня съела и выпила в кафе, Лопатину тоже включили в счёт, и он понял, что на каникулы к родителям поедет на поезде, а не полетит самолётом.
– Совсем другое дело! – Соне новая стрижка Лопатина явно пришлась по душе. – Смотри-ка, у тебя и череп идеальной формы и уши не оттопырены. Да еще и глаза теперь видно. Я тебе уже говорила, что у тебя умные глаза? И чего это ты раньше волосатиком ходил?
– Модно было, – сознался Лопатин.
– Уже нет, причем давно, – безапелляционно заявила Соня. – Ну, ладно, я тут на тебя кучу времени потратила, а мне еще чемодан собирать.
Она встала на цыпочки, чмокнула Лопатина в щёку, и выскочила из салона, растворившись за его стеклянными дверями, как ежик в тумане. Изумлённый Лопатин остался один на один со своими ощущениями. Он тоскливо поглядел на себя в зеркало и не узнал. В зеркале красовался типичный самоуверенный мажор с наглыми глазами. Лопатин провел рукой по голове, тяжко вздохнул и выкатился из салона.
– «Дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону», – думал он, собирая дорожную сумку. Соня назавтра улетала с подружками в Майами, а ему уже принесли билет до Новороссийска. Хоть у Лопатина и был большой соблазн взять плацкартный вагон, но он перед ним устоял, всё-таки купив купе.
Нет, деньги на самолет у Лопатина, разумеется, имелись, и не только на самолёт, не зря же он весь семестр натаскивал такое количество дубинноголовых мажорчиков. Но у Лопатина была и мечта – купить матери гладильную машину, и эту машину еще неделю назад они вместе с Валеркой привезли из магазина.
Два дня пути до Новороссийска, которые он практически провалялся в пустом купе, Лопатин решил потратить с пользой, прикупив заранее толстенную книгу – «Американская трагедия» Драйзера. Ну, чтобы не моргать глазами, когда Соня вдруг решит завести умный разговор. Но Драйзер решительно не желал укладываться в голове Лопатина, вызывал раздражение и непреодолимое желание выпить чаю и чего-нибудь съесть. Чай у проводницы имелся, даже с лимоном, а еды Лопатин с собой припас со знанием дела. У него имелись и куриные ноги, жаренные на гриле, и варёные яйца, и картошка в мундире, и помидоры с огурцами, плюс ко всему имелись у Лопатина хлебные ржаные краюшки и нарезки с копчёной колбасой и вкусным сыром. Леша Лопатин местами был весьма основательным молодым человеком.
После очередного перекуса он плюнул на Драйзера и переключился на любимого Акунина, поэтому оставшееся время в пути пролетело незаметно.
На вокзале его встречал отец, слегка постаревший за то время, что они не виделись. Обнялись, загрузили вещи. Отец с большим интересом разглядывал коробку с гладильной машиной и одобрительно хлопал сына по плечу, отчего Леша понял, что отцу-то он с этой гладильной машиной уж точно угодил.
Мама выскочила им навстречу из дома, чуть не угодив под колёса отцовского автомобиля. По лицу её струились слёзы. Лопатин с трудом сдержался, чтобы самому не разреветься. Он прижал мать к себе и долго не хотел отпускать, а она, уткнувшись лицом ему в грудь, при этом гладила его стриженые волосы.
– Похудел-то как, – оторвавшись от сына, она всплеснула руками, – или повзрослел? Или это стрижка такая?
– Не нравится? – Лёха провёл рукой по стриженой башке.
– Нет, что ты! – Мать опять погладила его по голове. – Очень красиво, как по телевизору.
Вошли в дом. Туда, где обитала исключительно их семья, и отдыхающим ходу не было. Хотя какие уж сейчас отдыхающие? Мёртвый сезон. Собачий холод и беспрестанный Норд-ост, срывающий крыши с домов и рвущий провода. Хотя Норд-ост особенно бесчинствует ближе к горам, а в том месте, где расположен дом Лопатиных, на берегу моря, это уже не Норд-ост, а так, жалкое подобие. Ну, расстегнет все пуговицы на пальто. Делов-то!
В день приезда Лопатина никакого Норд-оста и в помине не было. Светило солнышко и в воздухе пахло скорой весной. В доме за время его отсутствия произошли серьёзные перемены. Чувствовалось, что курортный сезон принёс свои немалые плоды. В кухне у матери появилась новая дорогая кухонная мебель по виду, как показалось Лопатину-младшему, вполне себе итальянская, да еще нашпигованная всякой техникой. На кухне витали волшебные ароматы, и Лёха сглотнул сюну.
