– Забирай. Об одном жалею. Ребята просили: отдай, командир, солдатскую похлёбку сварим. А я пожалел. Выходит, напрасно. Лучше бы своим отдал.
Командир разведвзвода кивнул на орден. Старший лейтенант сразу понял жест и сказал спокойно и твёрдо, как говорят о давно решённом:
– Орден, ребята, я вам не отдам. Только вместе с жизнью. Убейте, а потом делайте что хотите. Хоть воронам меня кидайте.
– Это – не проблема, краснопёрый, – набычился взводный и вытащил из голенища сапога ТТ старшего лейтенанта с обрезанным ремешком.
Другой конец ремешка был пристёгнут к кобуре, которая лежала в талом снегу вместе с портупеей.
– Отставить, – приказал Радовский и жестом дал понять, что орден старшего лейтенанта не смеет трогать никто.
Вечером взводный, услужливый здоровяк из бывших кавалеристов, принёс ему банку черничного варенья и тот самый орден старшего лейтенанта. Это была Красная Звезда. Довольно распространённый в РККА офицерский орден, которым награждали в основном младший комсостав, а также, в особых случаях, сержантов, старшин и рядовых бойцов. За этой Звездой наверняка было несколько сожжённых немецких танков.
Видя взгляд Радовского, взводный сказал:
– Всё равно бы немцы содрали. Берите. Это ваш трофей.
– Ордена трофеями быть не могут, – ответил он.
– Как хотите. Дело ваше, – простовато, без обиды, ответил взводный, и Звезда истребителя танков исчезла в его потном кулаке.
– Подпоручик, – спросил его Радовский, когда тот собрался уходить, – а вы в Красной Армии награды имели? Не бойтесь, говорите правду. Это никоим образом не повлияет на вашу карьеру.
– Нет. В Красной Армии награждают мало.
– В таком случае этот орден многого стоит…
– А я ж говорю – берите.
Рота майора Радовского была не просто ротой. Шесть усиленных взводов, в каждом из которых на вооружении имелось по три ручных и по одному станковому пулемёту, миномётная батарея, разведвзвод, сапёрный взвод, взвод связи, санчасть. Всего четыреста человек. Кроме того, боевой группе Радовского была придана казачья сотня поручика Щербакова.
Ивар почти ежедневно выходил на связь, шифром передавал инструкции и приказания. В начале апреля связь вдруг прекратилась. И вскоре в штаб прибыл он сам. Снова один, без переводчика. И передал приказ, который настолько взволновал Радовского, умевшего собой владеть, что это не осталось незамеченным проницательным Иваром.
– Вам поможет Профессор, – сказал уверенным тоном Ивар. – Будьте уверены, он сделает всё, на что только способен. А способен он на многое. Я внимательно изучил ваши донесения. Это ваше приобретение – несомненный успех. Теперь главная задача – воспользоваться лучшими, так сказать, качествами нашего агента и теми обстоятельствами, которые хоть и невозможно просчитать до мелочей, но в общих чертах – можно. Действия вашей группы, Старшина, должны войти в ход общих событий очень и очень органично. Эта операция – не последняя. Хотя и весьма важная. Ваши люди должны действовать так, чтобы ни в коем случае, нигде, ни при каких обстоятельствах, ничто не выпирало из, как это по-русски, по-красноармейски… ранец… мешок за плечами…
– Сидор, мешок, господин Ивар, – подсказал Радовский. – Вы хотели сказать: чтобы ничего не торчало из мешка. Русская поговорка.
– О, да, именно так. Чтобы ничего не торчало из мешка, – улыбнулся Ивар. – Вы прекрасный знаток русского языка.
– Всё, господин Ивар, гораздо проще – я русский человек.
Ивар задумался и сказал:
– В германской армии, Старшина, непросто быть русским. Тем более – русским солдатом, русским офицером. Я понимаю вашу душу. Понимаю ваше рвение. И понимаю степень вашей преданности нам и нашему делу. Поверьте мне, ход войны изменит многое. В том числе и отношение к вам, истинно русским офицерам и солдатам, присягнувшим вермахту. Но и разрушит некоторые ваши иллюзии, имеющие слишком радикальный характер. Я знаю, ваши соотечественники формируют так называемый Русский корпус. Фюрер скептически и, я бы сказал больше, настороженно смотрит на эти инициативы. Вы, русские, имеете в своей загадочной душе много того, что европейцу не совсем понятно. А непонятное всегда представляется опасным. Загадочная душа – опасная душа. Хочется иметь партнёра, союзника, который во всём логичен и понятен. Азия, близость к более восточным племенам, века общения с ними изменили вашу кровь. А кровь вошла и в характер. Хитрость, коварство, византизм. Я, Старшина, не нацист. И убеждён, что самые ближайшие события изменят взгляды на теорию крови даже самых горячих голов рейха. Я – разведчик. И должен выполнять блестяще свою роль. Но в вас всё же, при всей, казалось бы, преданности, есть нечто такое, что непонятно даже мне. К примеру, почему этот русский генерал так упорно сражается за явно безнадёжное дело? Почему так преданы ему голодные солдаты? Почему они продолжают упорно драться и не поднимают руки даже тогда, когда в подсумках заканчиваются патроны? Вы, русский офицер, можете мне это объяснить?
Они сидели за столом в одном из школьных классов. Над столом горели две керосиновые лампы, множа тени и подчёркивая каждое движение сидящих. Окна были тщательно задрапированы плотной маскировочной материей. На столе, в фарфоровых тарелках, стояла закуска: солёные огурцы, слегка полинявшие от времени и рассола, но всё же не потерявшие своего изумрудно-табачного цвета, янтарно-белая, с редкими бусинками красной смородины, капуста, соленые грибы. Дымилась в чёрном небольшом чугунке картошка. Они откупорили уже вторую бутылку коньяка.
– Россия, господин Ивар, непростая страна… – сказал Радовский и замолчал.
А Ивар, услышав банальную фразу, произнесённую сухим, непроницаемым голосом, тихо рассмеялся. Он как будто хотел сказать своему собеседнику, от которого ждал откровения и глубины мысли: «вот видите, какие вы, русские…»
– Россия – удивительная страна, – снова заговорил Радовский. – И что бы ни произошло, какие бы бури её ни терзали, она останется самой собой.
– Разве это имеет отношение к нынешним событиям?
– Имеет. И очень прямое.
Ивар любил говорить загадками. Порой он казался абсолютно ясным, а его рассуждения ничем не отличались от рассуждений обычного пехотного командира ранга командира батальона. Но потом вдруг начинал потягивать за спрятанную до поры нить.
– О, господин Радовский!.. История не повторяется. То, что вы говорите и чувствуете – это белый бред позавчерашнего дня. И вы, с этим, вернулись на родину? Не советую. Выбросьте из головы. Сегодня же: германские танки и пехота вошли в пространство, называемое Россией, заняли лучшие земли и промышленные районы, вместе с нами вернулись и вы, проигравшие в своё время красногвардейским армиям свою войну. Вот когда, господин Радовский, нужно было думать о единой и неделимой. Теперь поздно. Советую вам не задумываться о русской идее в рамках германского господства. Это не только опасно, но и глупо. Я слышал, здесь, неподалёку, ваше родовое поместье?
