– А вы не скажете, какое учебное заведение, до смуты, окончил командующий?
– Нет, – осёкся Профессор, обнаружив вдруг, что его не вполне внимательно слушают, но тут же спохватился – чёрт возьми, он же не на кафедре, не в своём институте, а, по сути дела, в плену, где нужно проявлять постоянную осторожность и чудовищную изворотливость, иначе не выжить, не выиграть эту смертельную партию. – Вы знаете, нет. Не доводилось беседовать на эти темы. Но, если хотите, я попытаюсь выяснить. Как-нибудь, знаете ли, подведу… Чтобы, сами понимаете, самым естественным образом…
– Да, потрудитесь не забыть.
– Хорошо, хорошо, – услужливо кивал крупной породистой головой Профессор.
И уже во время следующей встречи он не без гордости преподнёс Радовскому:
– Телавская школа прапорщиков. Выпуск девятьсот шестнадцатого года. И – сразу на фронт.
– Где воевал?
Профессор снова растерялся. Улыбнулся и сказал:
– Выясню в другой раз.
Радовский поморщился:
– Не надо…
У Радовского с Профессором было несколько встреч. Он успел узнать о знаменитом московском хирурге, известном и влиятельном в узких кругах, довольно многое. Тот сам с лёгкостью выбалтывал о себе всё, что даже было лишним. Но потом, вспоминая пространные монологи Профессора, Радовский не раз убеждался в том, что зачастую самая простая и, казалось бы, посторонняя деталь настолько нужна в составлении общего портрета человека и важна, что в другой раз он уже не останавливал своего собеседника, не сбивал его с начатой мысли. Но никогда при встрече или расставаясь он не подал тому руки… Однажды Радовский прибыл в избушку лесника с простуженным горлом, обмотанный шерстяным шарфом. Профессор тут же предположил диагноз и предложил осмотреть его, кивнув на коричневый саквояж, который, как оберег, всегда носил с собой. Радовский сдержанно показал рукой: нет. И больше они к этой теме не возвращались. Профессор тоже почувствовал это. Но продолжал играть свою роль блестяще, никоим образом не показывая, что он понял в своём собеседнике нечто такое, о чём неприятно было думать и одному, и другому.
Во время третьей встречи Профессор и передал информацию о том, что окружённые имеют постоянную связь со своей восточной группировкой и довольно активно действующие «коридоры» и тропы, которыми регулярно пользуется разведка, связисты и небольшие обозы. По тропам доставляются сюда, под Вязьму, самые необходимые грузы. Тем же путём поступает немногочисленное пополнение, в основном небольшими лыжными отрядами.
Вот тогда-то Радовский и провёл несколько операций по перехвату троп. Одна из них закончилась неудачей. Погибли люди – четверо казаков и один солдат из разведвзвода. Пуля попала в автомат, который висел на груди Радовского, в тот момент, когда он вышел из-за дерева. Счастливая случайность. Или провидение. Значит, думал Радовский, он зачем-то ещё нужен на этой земле. Что-то ему ещё суждено исполнить. Что ж, пусть будет так…
Тропы они закрыли. Захватили нескольких связистов и лыжников. Допросы ничего интересного не дали: ходили за продовольствием, в окружении царит настоящий голод. Радовский знал: это – правда. Некоторые из захваченных выполняли частную инициативу командиров полков и даже батальонов. Хотя обоз, который они упустили, представлял собой вполне организованную и регулярную единицу.
Чем больше Радовский узнавал правды об окружённых, чем правдивее и страшнее рисовалась картина обречённой на гибель армии, тем явственнее и отчётливее проступали аналогии из прошлого: окружённая в 1914 году в Галиции 2-я армия генерала Самсонова и загнанный в Мазурские болота 20-й корпус 10-й армии в середине февраля 1915 года. Тогда, двадцать шесть лет назад, видя безвыходность положения и не считая возможным для русского офицера сложить оружие и сдаться в плен, командиры полков и дивизий уходили в дальние окопы, подальше от солдатских глаз, и стрелялись. Застрелился и командующий 2-й русской армией генерал Самсонов. А прапорщик Радовский со взводом солдат, собранным им потом, после первого броска, из разных полков и дивизий, всё же пробился к своим. Он хорошо помнил тот февральский рассвет под Августовом, сосны, под которыми они, последние офицеры 20-го корпуса, строили своих солдат в каре. Помнил большую поляну, похожую на здешние лесные поля. За поляной – лес. Вот до него-то, до того леса, и нужно было добежать. Но прежде – миновать чистое, ослепительно-белое снежное поле, по которому немецкие мортиры уже начали делать пристрелку. Он стал в строй рядом со своим пулемётчиком, пожилым солдатом. На всю жизнь запомнил его имя – Пётр. Они примкнули к винтовкам штыки. Патронов в подсумках уже не было. И вскоре, по сигналу командира полка, который тоже шёл с солдатской винтовкой в сомкнутом строю, двинулись к опушке. Потом побежали.
То, что было потом, ему снится вот уже двадцать шестую весну…
Вскоре Профессор подтвердил ранее поступившие сведения о том, что русские со дня на день предпримут решительную попытку вырваться из «котла». Генерал Ефремов получил приказ на выход.
Чтобы предупредить его попытку пойти на запад с целью соединения с кавалерийским корпусом, тоже блокированным между Всходами и Дорогобужем, 5-я танковая дивизия на своём участке организовала плотные заслоны в несколько эшелонов. Расчёт был на то, что Ефремов, прощупав своей разведкой возможные направления для прорыва, сочтёт невозможным путь на соединение с кавалеристами, к тому же обременённый большим количеством раненых, – агент-шпион, завербованный в самом штабе 33-й армии, сообщал, что количество раненых и больных в медсанбатах, которые подлежат эвакуации, приближается к трём тысячам человек, – он вынужден будет избрать для прорыва наикратчайший путь – на восток, направлением на устье реки Вори, впадающей в реку Угру. Именно там, близ населённых пунктов Суковка и Павловка, русские имели небольшой, полтора на два километра, плацдарм на правом берегу Угры. Плацдарм они удерживали всеми силами.
Согласно разработанной операции, детали которой Радовскому и его офицерам разъяснял Ивар, ставя при этом задачу непосредственно им, во время прорыва из лесного массива в районе Шпырёва на большаке Беляево – Буслава колонна 33-й армии будет рассечена на две части согласованным ударом с севера и с юга. Таким образом, ударная группа в количестве около тысячи человек, включая и головные части колонны параллельно выдвигающейся 338-й дивизии, будут отсечены от менее боеспособной, хотя и более многочисленной, основной группировки. Штабная группа и командующий, согласно этому плану, должны быть отрезаны от головной части колонны. Утром, после артиллерийского и миномётного обстрела, который должен окончательно деморализовать окружённых, в район Шпырёвского леса, с разных направлений одновременно, войдут специальные части полка «Бранденбург», в том числе и их усиленная рота. Задача – уничтожение уцелевших. Всех поголовно, кроме тех, кто значится в списке. А также здоровых красноармейцев и младших командиров, кто пожелает сдаться добровольно, для дальнейшего их использования. Исключение составляли политруки и комиссары.
Вечером, после детального инструктажа, Ивар снова сидел в комнате Радовского. На этот раз они пили морковный чай с черничным вареньем. Уже без коньяка. Говорили о пустяках. И в тайне сожалели о том, что накануне так много наболтали друг другу лишнего, ненужного, что теперь роилось в голове, как довольно опасный хлам.
