Командарм был ранен уже дважды. Первый раз – когда прорывались через насыпь. Автоматная пуля на излёте попала в правую лопатку. Второе ранение он получил на опушке, когда из деревни по колонне открыли огонь пулемёты. Пуля задела руку. Оба раза его перевязывал Профессор. Первая пуля пробила шинель и вошла неглубоко. Вторая – навылет, не повредила ни кости, ни связок.
– Голубчик, профессор, перевязывайте быстрее, – торопил его командарм. – Потом, потом, в Износках, перевяжете как следует.
– Рука не болит? – спросил Ефремова Профессор. – Давайте сделаем перевязь. Так вам будет удобнее. Во всяком случае, она вам не помешает.
– Это – лишнее. Рука цела. Вот что главное. Я могу стрелять. Вот, видите. – И командарм сжал ладонь в кулак.
– Вы думаете, до этого дойдёт? – неожиданно спросил Профессор.
– Дойдёт, не дойдёт… Нужно быть ко всему готовым. – И командарм улыбнулся профессору усталой благодарной улыбкой. – Утром будем пить чай в Износках. Я же вам обещал.
– Со смородиновым вареньем, – хладнокровно перенял его тон Профессор и тоже улыбнулся.
– Да, именно со смородиновым.
Командарм застегнул шинель и пошёл в голову колонны. За ним едва поспевали несколько автоматчиков из взвода охраны.
Колонна втянулась в лес. Судя по карте, сейчас они находились в Шумихинском лесу. Немцев разведка не обнаружила. Погоня отстала. Самолёты в такую погоду вряд ли появятся. Значит, сверху бомбить не будут. Самое время остановиться на отдых. Бойцы вымотались. Идти уже не могут. Ефремов видел, как ложились на снег идущие впереди, чтобы отдохнуть хотя бы несколько минут и затем пристроиться к хвосту колонны. Однажды он нагнулся над лежащим возле дороги и увидел, что тот спит смертным сном.
– Вставайте, – растормошил он его. – Вставайте. Иначе попадете в плен.
Лежавший открыл глаза и вскочил на ноги.
– Я только на минуточку, товарищ генерал… Только немного отдохнуть…
– Ничего-ничего, сынок. Скоро будем дома. Не отставай. Отстанешь – попадёшь к немцам.
– Сил нет. Только прилёг… – бормотал боец, обмороженными пальцами соскабливая с винтовки налипший снег.
Боец побежал вперёд. А он некоторое время стоял на дороге и слушал лес. На востоке было тихо. Артиллерия соседней 43-й армии молчала. И только северо-западнее, в стороне Износок, фронт обозначал себя ленивым и злобным порыкиванием тяжёлых орудий. Он понимал, что этого было мало, чтобы помочь им, бегущим сейчас к спасительной Угре.
К спасительной Угре… К спасительной ли?.. Этого он ещё не знал. Этого не знал ещё никто в текущем к Угре измученном, израненном, но всё ещё мощном потоке.
– Далеко, – будто угадывая его мысли, сказал один из автоматчиков. – Не похоже, чтобы к нам пробились, товарищ генерал.
«Конечно, не пробились», – подумал с горечью комадарм. В других обстоятельствах можно было не отвечать на вопрос солдата, тем более что и вопроса-то тот не задавал. Но командарм знал, что в этом лаконичном «далеко» – главный вопрос, который мучил сейчас всех.
– Внимательно следите, чтобы никто не отставал. Всех спящих возле дороги ставьте на ноги и гоните вперёд. Дойдём до Угры, а там уже и ясно будет, где наши, пробились или нет. В любом случае там нас будет ждать разведка и из сорок третьей, и из нашей тридцать третьей. Они должны разведать безопасные маршруты. По ним нас и поведут. Говорите это всем. Туда! Вперёд!
Он успокоил солдат. И немного успокоился сам.
Совсем скоро, через несколько часов, станет окончательно ясно, что на Угре, кроме немецких заслонов и засад, устроенных спецподразделениями 5-й танковой дивизии вермахта, их никто не ждал. Даже разведка.
Было уже за полночь, когда они остановились на отдых. Шумихинский лес до наступления утра решили не покидать. Разожгли костры. Поставили котелки. Командарм приказал разделить концентраты, найденные в контейнере, сброшенном с самолёта, по всей видимости, недели полторы-две назад. Контейнер с брикетами гороховой сечки и гречневой каши нашли разведчики. С февраля месяца, с первых дней блокады, ночные бомбардировщики забрасывали в «котёл» продовольствие. Большую часть грузов бойцы 33-й армии принимали в зоне условных сигналов. Но потом немцы начали применять ловушки – жгли костры повсеместно, имитируя те же сигналы. Лётчики, сбитые с толку, зачастую сбрасывали грузы на занятой противником территории. Некоторые контейнеры падали в лесных массивах и не доставались никому. На один из таких, ничейных, набрело боевое охранение, высланное к Угре для разведки маршрута.
Войска перепутались. Перегруппировку производить было некогда. Теперь уже единой колонной шли и остатки подразделений 160-й, и 338-й, и 113-й стрелковых дивизий, и 9-й гвардейской. Среди прорвавшихся оказались некоторые артчасти, тыловые и хозяйственные службы. Уже в пути образовался обоз, в котором под присмотром врачей везли раненых. Раненых становилось всё больше и больше.
Вот в этот разношёрстный и с трудом управляемый поток во время одного из боёв, который был специально спровоцирован казачьей сотней атамана Щербакова, и влился разведвзвод боевой группы Радовского. Действиями взвода, а также связниками и стрелками, внедрёнными в подразделения 33-й армии накануне прорыва, руководил сам Старшина. Во взвод разведки он отбирал специалистов различных военных профессий: ворошиловских стрелков, пулемётчиков, людей, владевших рукопашным боем, спортсменов, связистов, охотников. В составе взвода было два артиллериста, два миномётчика, шофёр, тракторист и даже лётчик. Они присоединились к колонне с легендами бойцов 113-й и 329-й стрелковых дивизий, а также под видом партизан. 113-я в это время действовала в арьергарде. 329-я основным своим составом ушла на запад и влилась в 1-й гвардейский кавалерийский корпус. Одна дралась в окрестностях Шпырёвского леса на северо-западе, другая – в районе Всходов на западе. Проверить «прибившиеся» группы на принадлежность их к той и другой дивизии не было ни времени, ни возможности. Да их и не спрашивал никто. 338-я дивизия, прорывавшаяся параллельной колонной, тоже попала под огонь немецкой артиллерии и миномётов и тоже выходила теперь разрозненными отрядами и мелкими группами. Вторым потоком пошли на прорыв арьергарды. Таким образом, все здешние леса были заполнены остатками подразделений «котла» 33-й армии, который теперь откочёвывал на восток, к Угре. А за Угрой занимали оборону дивизии 43-й, 49-й и восточной группировки 33-й армии…
Непосредственно в группе Старшины было четверо разведчиков: Подольский – Смирнов, Монтёр – Лаптев, Лесник – Колесников, Влас – Власенков.
Старшина приказал им натаскать сухих дров. Облюбовали старую сосну, разгребли под ней снег, запалили сушняк головешкой от соседнего костра. Наломали для подстилки лапника и уселись вокруг огня – сушиться. Всё делали молча. Только Старшина время от времени давал кое-какие необходимые распоряжения.
Кругом пылали костры. Ветер утих ещё с вечера. Огромные сосны, бронзовыми колоннами уходящие в чёрное небо, стояли неподвижно, и всем собравшимся сейчас в Шумихинском лесу, в этой спасительной, укромной тишине, казалось, что они, эти почти метровой толщины сосны, надежно удерживают над ними чёрный непроницаемый купол, что этот купол надёжен и непроницаем настолько, что сюда, в озарённое кострами пространство, извне не проникнет никто чужой.
