– Если цыганка не солгала… – вслух подумал Радовский и вскинул автомат.
На этот раз немцы подошли ближе. Уже долетали оттуда гранаты. И тут справа, где всё это время находился командарм и его личная охрана, поднялось до полуроты автоматчиков и бросились в контратаку. Они шли косяком. Те, которые поднялись первыми, уже схватились в рукопашную внизу, и в соснах поднялся рык и стон, а другие бежали, стреляя в мелькающие межу деревьями каски и распахнутые шинели. Радовский в какое-то мгновение увидел оскаленное лицо лейтенанта, двоих немцев, поднявшихся ему навстречу…
Снова отбились.
И тут, опять оттуда, справа, пронеслось над цепью поредевших стрелков:
– Генерал!..
– Генерал застрелился!
– Командарм наш…
– Братцы, мы одни!..
И, будто эхом, в глубину обороны унеслась нестройная череда глухих пистолетных выстрелов. Такой звукбывает при выстреле в упор, когда ствол пистолета подведён к телу без зазора, вплотную. Радовский вскочил на колени, оглянулся.
– Офицеры стреляются, – догадался Лесник. – Интеллигенция, твою-раствою…
Августовский лес… Августовский лес…
И тут, вырываясь к вершинам сосен, чей-то голос оповестил всех живых, оставшихся на этой высотке, коротким, отчаянным рыданием:
– Пропали мы теперь, братцы!
Радовский указал рукой на Кузнеца:
– Сходи, проверь.
Тот вскоре вернулся, сказал:
– Всё, Старшина. Тут делать больше нечего. Комиссары петлицы срезают. В плен собираются.
– А ну-ка, быстро за девчонкой! – И, привстав за деревом, махнул автоматом Воронцову: – Курсант! Готовь людей к прорыву.
– Не прорвёмся, – зарыдал кто-то из бойцов соседнего взвода, которым всё ещё командовал лейтенант.
– Кто не желает идти, пусть остаётся. Кто на прорыв, ко мне! Офицеры – в голову колонны!
Первым поднялся и перебежал к сосне Радовского Турчин. За ним Дорофеев. Подбежал и старшина Нелюбин.
– Я тожеть на курсах младших лейтенантов был, – сказал он, ни к кому не обращаясь.
Он встал за сосной, рядом с Воронцовым и Смирновым. Пули уже летали в разных направлениях, и сосны становились ненадёжной защитой.
Справа и слева тем временем поднялась автоматная стрельба. Пулемёт тоже перенёс огонь куда-то то ли правее, то ли левее.
Бойцы торопливо строились за ударной офицерской группой.
– Иванок, в середину!
– Влас и ты, Кудряшов, вы понесёте носилки.
– Всем зарядить оружие! Патроны поделить! Гранаты передать вперёд!
Двадцать семь лет назад в Августовском лесу остался почти весь 20-й корпус. Но свою группу Радовский вывел.
Они поднялись сразу все. Все и молча бросились вперёд.
А в это время с юго-западной опушки в сосняк входила цепь автоматчиков. Следом за ними двигалась другая. За другой – третья. Третья была одета в красноармейские шинели. Но офицеры, шедшие немного впереди своих взводов, команды подавали по-немецки.
Внизу, на опушке, группа Радовского и остатки отряда Воронцова схватились в рукопашную с немецкими миномётчиками. Те торопливо устанавливали лёгкие миномёты, когда на них хлынула рычащая лавина идущих на прорыв. В несколько минут они искромсали ножами и прикладами расчёты и, оставив несколько своих трупов, углубились в ольховые заросли в пойме.
Радовский, Воронцов и Турчин бежали впереди.
– Надо искать брод!
Собжа – речка небольшая. Летом её свободно перепрыгивают местные ребятишки. Разогнался хорошенько по песчаному берегу – и… А теперь она вольно гуляла по пойме мутным половодьем, гнула кусты, наполняла приточные овражки.
Несколько раз они пытались переправиться на восточный берег, но первые охотники проваливались в глубину, кое-как выбирались на берег, и отряд бежал берегом дальше. Наконец нашли поваленную ольху, обломали сучья и завели её макушкой на другой берег. Так и переправились. Раненую Кудряшов нёс на руках. Многие отвернулись, чтобы не смотреть, как он крадётся по скользкому бревну над быстриной. Казалось, вот-вот он оступится, вот-вот разожмёт руки, не выдержав напряжения… Но перешёл благополучно и он, всё так же бережно прижимая к груди свою ношу.
Воронцов окинул взглядом своё поредевшее воинство. Не было дяди Фрола, Дорофеева и ещё двоих, приставших к ним прошлой ночью. Теперь их всех, вместе с людьми Радовского, едва насчитывалось отделение.
– Ну, что, ребята, кажись, прорвались? – вздохнул Воронцов.
Ответом ему было молчание и плач Иванка. Иванок утирал рукавом ватника мокрые щёки. Старшина Нелюбин прижал его к себе, поправил шапку и ремень винтовки:
– Ничего, ничего, малой. Скоро придём.
– Натерпелся парень…
– Теперь уж прорвались.
– Подожди, милой, жаниться… – усмехнулся Смирнов.
– Прорвались… А на душе мерзко. – И Радовский оглянулся на сосняк на той стороне реки.
– Как называется эта речка? – спросил кто-то из шедших позади.
– Собжа, – ответил Радовский.
– Надо запомнить это место…
– Идите вперёд. Я вас догоню, – по-прежнему глядя на тёмно-зелёную стену сосняка, сверху затянутую пеленой серого тумана, махнул автоматом Радовский.
Воронцов пропустил вперёд носилки, оглянулся: Радовский стоял в ольхах на коленях, без шапки, и молился в сторону сосняка…
– У вас карта есть? – спросил Воронцов Радовского, когда тот догнал их.
Они порядочно углубились в лес и уже посматривали по сторонам, где бы приткнуться на отдых.
Радовский вытащил из-за пазухи карту.
– Мы находимся вот здесь, – сориентировал он Воронцова.
– Выходит, в трёх-четырёх километрах от нас – Павловка.
– Да, там плацдарм. Вы это имеете в виду? Но туда пройти вряд ли удастся.
– Пройти, может, и не пройдёшь, а вот по реке проплыть, видимо, можно. А главное – совсем близко.
Судя по карте, действительно, до Павловского плацдарма им оставалось всего ничего.
– К реке надо ещё выйти.
– До Угры километра два. Если бы найти лодку…
– …да чистое бельё, да сухие портянки, да сухарей мешок…
Воронцов остановился, мотнул головой:
– А вы смешной человек.
– Нет. Не смешной. Шучу редко. А чужим шуткам смеюсь ещё реже.
– Почему? Шутки плоские?
– Нет. Бывают и неплоские. Просто не смешно.
Дальше с группой Курсанта пути ему нет. Это Радовский понимал отлично. И он решил: когда выйдут к Угре, переправит их на тот берег, а сам со своими людьми уйдёт назад. Там, за рекой, другой стан другого войска. И там он – враг. И не просто враг. Таких, как он, вешают за ноги. Он вспомнил забытые стихи. Они были оттуда, из забытого прошлого, которое вспоминалось теперь, как чужое. Он закрыл глаза и, наощупь в темноте, медленно, будто патроны из кармана окоченевшими пальцами, вынимая слова, прошептал:
