– Прыгайте!
Смирнов вошёл в воду первым. За ним старшина Нелюбин, Кудряшов.
– Владимир Максимович, надо уходить.
– Давайте, Саша! Спасайте людей! Я остаюсь в прикрытии!
Воронцову уже пришлось по пояс войти в воду. Его за руки втащили на льдину. Оттолкнулись от берега шестами и замерли. Если немцы их ещё не заметили и не разгадали причину возни возле берега, можно было надеяться на удачу. Предстояло самое опасное – миновать дот.
Пулемёт продолжал вести огонь вдоль берега. Трассер шёл над кустарником. Иногда, рикошетом, пули шлёпались в воду рядом со льдиной.
– Тихо, ребята, не шевелиться…
Они убрали шесты и затихли. Льдина, видимо, вышла на стремя реки. Её понесло быстрее. Левый берег тонул в тумане, и чёрные облака леса лишь изредка проступали сквозь серую промозглую хмарь. А правый, должно быть, оттого, что его продувало ветром, был, как назло, чист. Вскоре они увидели холмик дота под деревьями на береговом мысу. Лес выступал вперёд, обрываясь у самой воды. Пулемёт делал небольшую, в несколько секунд, паузу и снова выпускал длинную очередь. Во время пауз слышался голос пулемётчиков. Разговаривали они спокойно, как будто не было никакого переполоха. Что-то обсуждали, возможно, даже не касающееся войны. Слишком буднично-спокойными были их голоса.
– По рации разговаривают, – шепнул Смирнов. – Координаты передают.
Значит, стреляли они вслепую. И их льдину, отчалившую от берега, скорее всего, не видят. Но об этом им могут передать, тоже по рации, те, кто с минуту на минуту должен выйти к берегу. Если рация пулемётного расчёта настроена на ту же волну.
В лесу, позади, тоже всё ещё шла стрельба. Ухнули две гранаты. И автоматные очереди стали редеть, затихать.
Умолк и пулемёт.
Льдину несло под самый мыс. Вот уже отчётливо виден округлый приземистый холмик дота. Как будто там, среди деревьев, умостили огромную каску и, проделав узкие горизонтальные бойницы, наблюдали теперь за всем, что происходило вокруг. Воронцов напряжённо смотрел вверх. Вот они, чёрные дыры бойниц. Глаза, привыкшие к темноте, различали даже мелкие детали: длинные колья проволочных заграждений, которые кое-где заходили в воду, тёмная тропинка вниз, к реке, бруствер длинного окопа справа от дота, видимо, траншея. Снова послышались приглушённые голоса. Говорили по-немецки. Вот засмеялись. Заговорили громче. В любое мгновение оттуда могла прогреметь пулемётная очередь. Заметят проплывающую льдину и – на всякий случай – выпустят дежурную очередь. Всё равно стрелять. Так хоть не в пустоту. В боковой амбразуре вспыхнул тусклый огонёк. Немец закурил. И тотчас на противоположном берегу хлёстко рвануло ночную тишину одиночным выстрелом. Эхо его ещё катилось над разливом, а дот уже зарокотал длинной очередью, расплёскивая трассирующие пунктиры. Трассер уходил в сторону противоположного берега, пытаясь нащупать там одинокого стрелка. Льдину между тем протаскивало всё ниже и ниже по течению.
– Господи, заступа твоя… – шептал Кудряшов.
И тут пулемётчик, будто что-то почувствовав, опустил прицел и повёл трассу по воде. Пули зашлёпали по соседней льдине, белевшей в темноте правее, ближе к берегу. Кудряшов, сидевший возле носилок, вскрикнул и завалился набок.
– Ну, всё…
– Прыгай в воду! Только – тихо.
– Кому судьба утонуть, тот в огне не сгорит… – И старшина Нелюбин вслед за Воронцовым слез в воду и ухватился руками за скользкий обрез льдины.
Пули наконец нащупали их льдину, стайкой разноцветных шершней ударили по ней, поднимая ледяную крошку. Снова застонал Кудряшов, всё так же неподвижно лежавший рядом с носилками. Очередь ушла в сторону. Видимо, пулемётчик всё же не заметил их. Он вёл огонь вслепую и просто случайно задел их, затаившихся на льдине. Иначе бы добил. Второй номер повесил бы ракету, и пулемётчик расстрелял людей на льдине в два счёта, как воробышков в луже.
Воронцов одной рукой держался за льдину, а другой грёб. Перед тем как броситься в воду, он успел снять шинель. Шинель он накинул на Тоню. И теперь с удивлением обнаружил, что в воде было не так уж и холодно. Мёрзли только плечи и рука, которой он держался за льдину. Он видел, как трасса скоблянула по их льдине и ушла выше по течению, к кустарнику, наполовину залитому водой. Видимо, то место показалось пулемётчику более подозрительным.
Так, держась за льдину, они проплыли до поворота реки. Теперь пулемёт, стрелявший из дота на мысу, им был не страшен. Мыс вместе с осинником и дотом ушёл за излучину.
– Сань, надо вылезать, а то замёрзнем. – Это был голос Смирнова.
Смирнов грёб рядом. Слышно было, как стучали его зубы.
– Кондратий Герасимович, – позвал Воронцов.
– Вот, ёктыть, что ни речка, то несчастье, – тут же отозвался старшина Нелюбин.
Воронцов позвал Кудряшова. Но тот молчал. Под шинелью зашевелилась Тоня.
– Доча, живая? – позвал её старшина Нелюбин, тоже громко лязгая зубами.
Девушка всхлипывала.
– Я думала, что одна осталась, – услышали они её слабый голос.
Воронцов ухватился за льдину двумя рукам, попробовал подтянуться, но ничего не получалось. Руки закоченели, одеревеневшие пальцы искали, за что бы ухватиться, но не находили ничего, кроме скользкого грязного льда и еловых лапок, которые тут же соскальзывали в воду.
– Кто может, выбирайтесь, – сказал он, чувствуя, что сам это сделать уже не в силах.
Они барахтались в воде, скребли ногтями по зернистому снегу, но выбраться на льдину никто из них так и не смог.
– А ну-ка, ребяты, – прохрипел старшина Нелюбин, – давайте перебирайтесь ближе друг к другу. Кого-нибудь, может, запихнём.
Воронцов вдруг почувствовал, что засыпает. Голос старшины донёсся издалека. Он потряс головой и передвинул руку правее. Стало страшно, что рука соскользнёт в воду, и он уже не найдёт сил вновь поднять её и ухватиться за льдину. И всё же они собрались в кучу.
– Кондратий Герасимович, ты у нас самый лёгкий. Лезь ты. А мы подпихнём.
И курсанты начали заталкивать на льдину старшину Нелюбина.
Старшина изо всех сил, сопя и матерясь, наползал грудью на скользкую поверхность, сантиметр за сантиметром. Он старался придавливать собою то небольшой пространство, которое удалось отвоевать у своей немощи и льдины, но мокрая одежда скользила, тяжёлая вода, как колючая проволока, закрутившаяся в одежде, стаскивала его назад.
– Ребяты, толкайте, ёктыть! Толкайте сильнее! Девка без нас пропадёт!
И тут он увидел руку, протянутую ему навстречу из-под шинели. Он осторожно, чтобы не утащить с собою в воду девушку и не причинить ей боль, поймал её дрожащую ладонь. Ладонь девушки была такой тёплой и живой, в ней чувствовалась столько силы и желания помочь не только ему, старшине, но и всем им, что Нелюбин почувствовал вдруг, что и его силы прихлынули, и, рывком закинув колено на льдину, рванулся вперёд и оказался рядом с носилками. Отдышался, встал на колени и пополз на четвереньках к курсантам.
