– Наши прудковские… – И на лицо Зинаиды как будто тучка набежала. – Где они теперь, наши прудковкие парни?
– Ничего, ничего, Зиночка, война кончится, и вернутся твои женихи. – Теперь та же тучка набежала на лицо Таси. – Не собиралась ничего говорить, а всё же выдохнула: – А вот вернутся ли наши мужики?
Долго сидели молча. Тася, обхватив колени, смотрела на середину озера, где плавал, дробился в воде золотой солнечный столб. Пелагея прислушивалась к тому, что происходит в ней самой. А Зинаида сняла с головы венок и размахнулась изо всех сил. Колесом полетел венок и мягко, почти неслышно, упал на середину Вороны. Мелкие рыбки испуганно кинулись от него в стороны.
– Плывёт! – закричала она.
– Плывёт, Зиночка! – радовались за неё и Пелагея с Тасей.
А в это время с противоположного берега Вороны, из пойменных зарослей, за ними наблюдал в бинокль человек в куртке «древесной лягушки». Он скользнул окулярами по дальним постройкам хутора, по небольшому стаду коров, бродившему по лугу возле самой воды, и снова замер, оглядывая песчаную косу.
– Владимир Максимович, – не отрываясь от бинокля, сказал человек в куртке «древесной лягушки», – сегодня ведь Троица?
– Да, Георгий Алексеевич, как прежде говаривали, зелёные Святки.
– И русалки из омута на берег выходят, так?
Стоявшие за спиной человека с биноклем в куртке «древесной лягушки» сдержанно засмеялись.
– А что вы смеётесь? Вон, полюбуйтесь. На том берегу. Три наяды. Одна – ну просто Венера Милосская. Как будто только что из волн морских. И две другие очень даже недурны собой. Правда, одна на сносях.
Бинокль переходил из рук в руки до тех пор, пока человек в куртке «древесной лягушки» не сказал:
– Ну, довольно. Смотревшим тушёнка на обед отменяется – сухари и кипяток.
Все снова сдержанно засмеялись. Кто-то позволил себе несдержанную шутку, но его не поддержали.
– Ну что, Старшина, на хутор заходить будем?
– Нет, ребята, на хутор вас после такого пускать нельзя. Отдыхать будем в лесу. Примерно вот здесь. – И Старшина развернул карту, ткнул пальцем в зелёную полоску, примыкавшую к извилистой жилке речки Вороны. – Километра два отойдём и – шесть часов отдыха, включая обед и чистку оружия.
После не совсем удачной операции в лесах под Знаменкой и Климовым Заводом остатки боевой группы Радовского отвели на отдых. Ей грозило расформирование. Казачью сотню поручика Щербакова перебросили в район Дорогобужа, где тогда намечалась карательная операция против 1-го гвардейского кавалерийского корпуса и партизан. А здесь, юго-восточнее, в лесах вдоль Варшавского шоссе активно действовал партизанский полк особого назначения под командованием майора пограничных войск Жабо. Для его ликвидации и решено было вновь восстановить роту русских добровольцев. Ни в 4-й полевой армии вермахта, ни в 4-й танковой, ни во всей группе армий «Центр» для выполнения этой задачи немцы не нашли человека более подходящего, чем майор Радовский.
Ивар после ликвидации кочующего «котла» 33-й армии был срочно отозван в Берлин. Из-под Вязьмы он отбыл не совсем с пустыми руками. Доклад о том, что контрнаступление русских окончательно приостановлено, что их Западный, Калининский и Брянский фронты, действующие против войск группы армий «Центр», измотаны арьергардными боями и не представляют уже серьёзной опасности, что в районе Вязьма – Ржев вдоль оси Варшавского шоссе создан и прочно удерживается выступ, с которого после основательной перегруппировки можно снова броситься на Москву, кажется, удовлетворил берлинское руководство. Докладчик кроме всего прочего представил трофеи, наглядно доказывающие его слова и выводы. Была представлена и пачка фотографий, на которых фотограф из роты пропаганды 5-й танковой дивизии запечатлел тело русского генерала, командующего войсками 33-й армии Западного фронта, той самой, непокорной и стойкой, которая доставила им столько неприятностей в ходе зимних боёв, да и весной тоже. Однако секретного приказа шефа абвера и своего непосредственного руководителя, адмирала Канариса, он выполнить всё же не смог. Но об этом знали только двое, сам Ивар и адмирал Канарис. А поэтому за успешно проведённую операцию по ликвидации штабной группы 33-й армии и важные разведданные о состоянии русских армий на центральном направлении Ивару, который уже не нуждался в этом псевдониме, было присвоено очередное воинское звание. Его военная карьера после блестяще проведённой Вяземской операции, в которой немецкая разведка вновь показала себя с хорошей стороны, и далее обещала быть успешной.
Расставаясь с непосредственным исполнителем одной из главных задач по ликвидации кочующего «котла» 33-й армии майором Радовским, Гелен сказал:
– Я рекомендовал руководству сохранить вашу группу, господин майор. Вы сказали, что у вас большие потери. Так вот мой вам совет: постарайтесь пополнить свою роту из числа военнопленных именно тридцать третьей армии и кавалерийского корпуса. Они физически истощены. Но это – не проблема. За месяц-другой вы их откормите в какой-нибудь тихой деревушке. Там же и будете обучать всему тому, что им понадобится для выполнения новых заданий. Набирайте из тридцать третьей и кавкорпуса. В них есть самое главное – дух. Тот наступательный, агрессивный дух атакующей армии, который совершенно отсутствует у военнопленных сорок первого года.
И вот Радовский вёл группу разведвзвода нового, второго состава. Первого уже не существовало. Под Знаменкой в ходе секретной операции разведвзвод понёс особенно большие потери. На этот раз их задачей было разыскать и нанести на карту расположение аэродрома противника, с которого производились интенсивные полёты армейской, а возможно, и фронтовой авиации. Две ночи назад они переправились на лодках на русский берег и теперь бродили по ближним тылам в поисках аэродрома. Утром им наконец передали более точные координаты возможного базирования аэродрома подскока авиации противника, и ночью они туда пойдут. Но днём людям необходимо было основательно отдохнуть.
Этот укромный лесной хуторок не давал покоя Радовскому. Спал он всего два часа. Вполне, как он считал, достаточно для восстановления сил. Встал, проверил посты и сказал, что пойдёт искупается. Снял и бросил на мох камуфляжную куртку, взял ППШ, сунул в карман несколько плиток шоколада и пошёл.
Вскоре он выбрался к озеру. Здесь, на открытом солнечном пространстве, продуваемом свежим ветром с озера, комары донимали не так яростно, как в лесу. Он шёл осторожным неторопливым шагом, привычно оглядывая окрестность, иногда останавливался, слушал, запоминал маршрут, выбирал направление дальнейшего пути. И всё-таки каким-то образом так случилось, что он, опытный разведчик, умевший великолепно ориентироваться в лесу, всё примечать и, таким образом, упреждать возможные неожиданности, пропустил, не заметил человека. Человек, видимо, давно наблюдал за ним. Радовского увлекло небольшое кладбище под берёзами и соснами на мысу. За кладбищем солнцем и рябью отражённого в воде неба сияло озеро. Под берегом, в зарослях жёлтых кувшинок, кряква водила по мелководью утят. Утята азартно и смешно гонялись за водомерами и стрекозами, возились в ряске, уже по-взрослому шлепоча клювами, как будто выбирая там что-то, какую-то еду. По берегу и среди берёз повсюду зрела земляника. Два креста чернели на фоне воды и неба. Два свежих песчаных холмика возвышались на небольшой поляне. На крестах веночки из цветов. Свежие берёзовые веночки. Могилы тоже выглядели необычно, празднично.
