По поводу польского восстания прусский министр-президент Бисмарк заявил в палате депутатов: «Во всем этом деле речь идет вовсе не о русской политике и не о наших отношениях к России, а единственно об отношениях Пруссии к польскому восстанию и о защите прусских подданных от вреда, который может произойти для них от этого восстания. Что Россия ведет не прусскую политику, знаю я, знает всякий. Она к тому же и не призвана. Напротив, долг ее – вести русскую политику. Но будет ли независимая Польша в случае, если бы ей удалось утвердиться в Варшаве на месте России, вести прусскую политику? Будет ли она страстной союзницей Пруссии против иностранных держав? Озаботится ли о том, чтобы Познань и Данциг остались в прусских руках? Все это я предоставляю вам взвешивать и соображать самим».
А вот в кулуарной беседе с вице-президентом палаты депутатов Бисмарк выразился более откровенно: «Польский вопрос может быть разрешен только двумя способами: или надо быстро подавить восстание в согласии с Россией и предупредить западные державы совершившимся фактом, или же дать положению развиться и ухудшиться, ждать, покуда русские будут выгнаны из Царства или вынуждены просить помощи, и тогда смело действовать и занять Царство за счет Пруссии. Через три года все там было бы германизировано». На что собеседник возразил: «Но ведь то, что вы говорите, не более как бальный разговор». – «Нисколько, – отвечал Бисмарк, – я говорю серьезно о серьезном деле. Русским Польша в тягость, сам император Александр признавался мне в этом в Петербурге».
В Берлине, очевидно, помнили, что с 1795-го по 1807 год Варшава была прусским городом, а Царство Польское – прусской областью, носившей даже название Южной Пруссии.
Немедленно к русской границе было направлено четыре прусских полка, получивших приказ не допускать в прусские пределы вооруженные шайки повстанцев. В воззвании прусских властей к познаньскому населению выражалась надежда, что польские подданные воздержатся от участия в восстании, в случае же ослушания их предупреждали, что виновных постигнет кара, положенная за государственную измену. Наконец, генерал-адъютант Вильгельма I Альвенслебен и флигель-адъютант Раух были посланы в Варшаву, а оттуда в Петербург для сбора сведений о ходе восстания и для соглашения с русским правительством об общих мерах к его усмирению.
27 января 1863 г. генерал Альвенслебен подписал в Петербурге с князем Горчаковым конвенцию, что в случае требования военного начальства одной из держав, войска другой державы могут перейти границу, а если окажется нужным, то и преследовать инсургентов на территории соседнего государства.
Русско-прусская конвенция стала немедленно приносить плоды. Так, 18 февраля 1863 г. отряд повстанцев Меленцкого и Гарчинского численностью более тысячи человек был прижат русскими войсками к прусской границе, где их взяли в плен королевские войска.
С точки зрения международного права борьба с шайками бандитов на своей территории является внутренним делом государства. Соответственно, и конвенция от 18 февраля 1863 г. касалась исключительно России и Пруссии. Тем не менее правительства Англии и Франции попытались использовать конвенцию как предлог для вмешательства в польские дела.
Британский кабинет приказал своему послу в Петербурге лорду Непиру предложить русскому правительству дать амнистию полякам и вернуть Польше гражданские и политические права, данные ей императором Александром I, во исполнение обязательств, якобы принятых им на Венском конгрессе перед Европой.
26 февраля 1863 г. лорд Непир вручил князю А. М. Горчакову ноту с требованиями английского кабинета. Прочитав ее, вице-канцлер объявил, что, действуя в духе примирительном, он не даст письменного ответа на замечания британского правительства, а ограничится лишь возражением на словах.
Сложилась любопытная ситуация. Англия шлет ноту, содержащую указания, как вести внутреннюю политику Российской империи. Как будто Александр I – вождь племени готтентотов или индийский раджа. А второе лицо в империи (после царя) боится даже дать письменный ответ, я уж не говорю о том, чтобы посла за подобную дерзость в 24 часа заставить покинуть Петербург. Вместо этого вице-канцлер начинает оправдываться перед послом. Представим себе на секунду, если бы русский посол заявился в Форин оффис (МИД Англии) с аналогичной нотой по поводу событий в Индии и Ирландии?
Патологическую трусость перед Англией и франкофилию Горчакова отмечали многие современники. Так, тот же Бисмарк говорил в рейхстаге: «Я пришел к убеждению, что в русском кабинете действуют два начала: одно – я мог бы назвать его антинемецким, – желавшее приобресть благоволение поляков и французов, главными представителями которого служили: вице-канцлер князь Горчаков, а в Варшаве – маркиз Велепольский; другое – носителями которого был преимущественно сам император и прочие его слуги, основанное на потребности твердо придерживаться во всем дружественных отношений с Пруссией. Можно сказать, что в среде русского кабинета вели борьбу за преобладание дружественно расположенная к Пруссии антипольская политика с политикой польской, дружественно расположенной к Франции».
Позиция британского кабинета в польском вопросе нашла поддержку, правда, с некоторыми оговорками, в Париже и Вене.
В июне 1862 г. послы Англии, Франции и Австрии вручили Горчакову ноты с требованием амнистии мятежникам и установления в Русской Польше «народного представительства», то есть фактического предоставления краю независимости. По указанию Александра II Горчаков ответил категорическим отказом. Почему же Россия столь смело заговорила с самыми сильными державами Европы?
Решили дело три фактора. Ну, во-первых, храбрость русских войск и малороссийских крестьян, громивших польских панов.
А во-вторых, позиция Прусского королевства. Через «прусское окно» в Россию опять пошел поток оружия, боеприпасов, строительных материалов и станков, причем теперь и по железной дороге. В 1862 г. вошла в строй линия Варшава – Санкт-Петербург.
Военное и Морское ведомства России в 1862–1863 гг. заказывают фирмам Круппа и Бергера 196 стальных пушек калибра от 6 до 9 дюймов (152–229 мм), а в начале следующего года Военное ведомство заказало Круппу восемьдесят четыре 8-дюймовые (203-мм) пушки. Вес 8-дюймовых пушек составлял 7,2 тонны, а 9-дюймовых – 7,8 тонны. Это были пока гладкоствольные и дульнозарядные орудия, но их снаряды пробивали броню всех тогдашних британских броненосцев. Первые восьмидюймовки Круппа прибыли в Петербург в начале 1863 г., и их после испытаний установили на батареях Кронштадта и палубах броненосцев и фрегатов.
Третьим и решающим фактором стала посылка двух русских крейсерских эскадр к западному и восточному побережьям Америки. Кроме того, до конца 1863 г. на Средиземном море крейсировали фрегат «Олег» и корвет «Сокол».
Через три недели после прибытия русских эскадр в Америку Александр II в рескрипте на имя генерал-адмирала (от 19 октября) назвал Польшу страной, «находящейся под гнетом крамолы и пагубным влиянием иноземных возмутителей». Упоминание в обнародованном рескрипте об «иноземных возмутителях», которое до прибытия русских эскадр в Америку могло бы послужить casus belli, теперь было встречено западными державами молча, как заслуженный урок.
