28 января Бисмарк беседовал с французским послом, который заверил канцлера в мирных намерениях Франции, на что Бисмарк ответил, что сомневается в миролюбии существующего правительства. Однако его положение представляется непрочным. «Но если Буланже станет председателем Совета министров или Президентом Республики, тогда будет война», – пригрозил Бисмарк.
В конце января германским правительством было принято решение о призыве 73 тысяч резервистов на учебные сборы, назначенные на 7 февраля в Лотарингии.
В Берлине великий князь Владимир и Петр Шувалов вели беседы с Гербертом Бисмарком не по собственной инициативе, а с санкции Александра III. Но вот Петр Шувалов приезжает в Петербург с проектом русско-германского договора и видит, что ситуация резко изменилась. Министр иностранных дел Гирс заявляет, что Шувалов продешевил, наобещав Бисмарку гарантию целостности Австро-Венгрии и ее преобладания в Сербии.
17 января 1887 г. первый советник МИДа В. Н. Ламздорф записал в дневнике: «По-видимому, интриги Каткова или какие-нибудь другие пагубные влияния опять сбили нашего государя с пути. Его величество высказывается не только против Тройственного союза (с участием Австро-Венгрии), но даже против союза с Германией. Ему будто бы известно, что союз этот непопулярен и идет вразрез с национальным чувством всей России; он признается, что боится не считаться с этими чувствами…»
[105]
Мало того, в субсидируемой русской разведкой бельгийской газете «Le Nord» в номере от 20 февраля 1887 г. появилась статья, в которой многозначительно указывалось, что, допустив разгром и поглощение Франции Германией, Россия «обречет себя на ужасное будущее».
Московский генерал-губернатор князь Голицын 28 января записал в дневнике, что в связи с напряженным положением на Рейне правительство на всех железных дорогах России законтрактовало вагоны для перевозки войск.
Фактически Россия оказалась на грани войны с Германией по вине французских реваншистов. Старик Бисмарк смертельно боялся войны на два фронта – против Франции и России – и был вынужден отказаться от требований к Франции.
Не меньшую, чем дипломаты, активность проявили и французские банкиры. Как писал советский историк А. З. Манфред, кстати, большой франкофил: «Группа влиятельных французских банкиров начала скупать русские ценные бумаги, выброшенные на германский денежный рынок. То обстоятельство, что в этих операциях по скупке русских ценных бумаг участвовали такие крупные руководители французской финансовой олигархии, как дом Ротшильдов, дом Верне, дом Малле и др., показывает, что речь идет о планомерно подготовленной операции большого масштаба. В сентябре 1887 г. в печати появилось сообщение о том, что на Лионской бирже было скуплено русских ценных бумаг на 25 млн рублей, а на Парижской бирже – на 40–50 млн рублей. Это было косвенным подтверждением, что русские денежные бумаги входят в цену и что предвидится значительное повышение их стоимости.
И действительно, уже в 1888 г. начались прямые переговоры между французскими банкирами, направившими в Петербург своего уполномоченного, известного в свое время банкира Госкье, и министром Вышнеградским… 12 ноября 1888 г. между Госкье и Вышнеградским было достигнуто соглашение по всем важнейшим статьям предстоящей операции, и 9 (21) ноября того же года был издан указ о выпуске российского золотого 4 %-ного займа. Так был заложен первый камень русско-французских финансовых связей. Первоначальная сумма займа была сравнительно невелика – 500 млн франков, но заем, заключенный в 1888 г., был лишь началом – за первым займом последовал новый. В феврале 1889 г. указом царского правительства был выпущен консолидированный российский 4 %-ный железнодорожный заем первой серии на сумму 175 млн рублей. Заем, как о том свидетельствовало само его название, был выпущен для конверсии 5 %-ных облигаций железнодорожных займов разного времени – 1870, 1871, 1872 и 1879 гг., выпущенных в связи с железнодорожным строительством. Подписка на заем прошла с огромным успехом, и требуемая сумма была перекрыта во много раз.
Непредвиденный успех этой операции побудил царское правительство в апреле того же года, по предварительному соглашению с банком Ротшильдов, выпустить еще один заем, названный займом консолидированных российских облигаций 2-й серии, на сумму 310 498 тыс. рублей, также предназначенный для конверсии старого железнодорожного займа. И эта операция прошла во Франции с таким же успехом, как и предыдущая»
[106].
Итак, деньги сыграли важную роль в сближении Франции и России, начавшемся в 1887 г.
Тем не менее канцлер Бисмарк по-прежнему пытался договориться с Россией. Потерпев неудачу с Петром Шуваловым, он обращает внимание на царского посла в Константинополе А. И. Нелидова. Умный и высокообразованный, представитель древнего дворянского рода еще в декабре 1882 г. предоставил Александру III записку «О занятии Проливов». В записке говорилось о нестабильности в Оттоманской империи, вероятности ее полного распада и захвата Проливов англичанами. Нелидов предлагал в зависимости от обстановки три варианта занятия Проливов: 1) открытой силой во время русско-турецкой войны; 2) неожиданным нападением при внутренних сложностях с Турцией или внешней опасности; 3) мирным путем с помощью союза с Портой.
И вот 19 февраля (3 марта) 1887 г. в Константинополе новый германский посол Радовиц на встрече с Нелидовым заявил, что интересы России сосредоточены на Востоке. Германия это всецело признает: она готова предоставить там России полную свободу действий при условии, что в случае «нападения Франции на Германию Россия останется нейтральною». «Это искреннее убеждение и основная политическая теория канцлера». На следующий день Нелидов отправил отчет о беседе с Радовицем в Петербург.
Но в Зимнем дворце и у Певческого моста равно не понимали, почему Германия должна была что-то получить при занятии русскими Проливов. Поэтому Александр III решил ограничиться полумерами и в апреле дал наконец согласие на возобновление переговоров с Германией о замене истекавшего договора «трех императоров» двойственным русско-германским соглашением.
Переговоры начались в Берлине между Павлом Шуваловым и канцлером Бисмарком. 11 мая 1887 г. посол передал канцлеру русский проект договора двух держав. Первая статья гласила: «В случае, если бы одна из высоких договаривающихся сторон оказалась в состоянии войны с третьей великой державой, другая сохранит по отношению к ней благожелательный нейтралитет».
Вокруг этой статьи и развернулись наиболее жаркие споры. Заслушав русский проект, Бисмарк сделал несколько сравнительно второстепенных замечаний, а затем, по словам Шувалова, «канцлер обратился к своей любимой теме: он снова стал говорить о Константинополе, о Проливах и т. д. и т. п. Он повторил мне, что Германия была бы очень рада, если мы там обоснуемся и, как он выразился, получим в руки ключ от своего дома». Словом, Бисмарк, по своему обычаю, торговал чужим добром.
