А замполит ему на этот раз попался – золото. Не успел он с ним перед атакой даже словом перемолвиться. Отдал приказ, указал ориентир и – вперёд. Такого замполита Нелюбин на войне встретил впервые. И где? В своей роте. В Седьмой стрелковой, бывшей штрафной…
Нелюбин перескочил через неглубокую воронку. От затяжных полётов осветительных ракет, беспорядочным веером заполнявших небо и рассекавших туман и чёрную слякоть октябрьского неба на клочки, от вспышек работающих пулемётов и автоматов, от гранатных взрывов, в одно мгновение заполнивших траншею, было светлее, чем днём. И о том, что сейчас ночь, кромешная октябрьская ночь, усугубленная ещё и густым туманом, напоминали только косые испуганные тени, которые дико метались вокруг бегущих по луговине и на четвереньках, уже по полуразрушенной траншее и исковерканному снарядами брустверу перебиравшихся к завалу.
Завал пока молчал. И это придавало сил и уверенности, что самое опасное расстояние Нелюбин со своей группой миновал благополучно. Никто из атаковавших не сделал ни одного выстрела. Только несколько гранат почти одновременно разорвалось с той стороны завала и столько же прилетело оттуда и лопнуло с металлическим стоном под ногами бегущих. Но гранатная атака, видимо, оказалась успешной. Взрывами разметало немцев, метнувшихся было к завалу со стороны стрелковых ячеек, расположенных на самом краю обрыва. И группа Нелюбина получила ещё несколько мгновений.
Нелюбин спрыгнул в траншею, услышал, как сзади загремели по твёрдым комьям земли, зашуршали камешником ещё несколько пар сапог. Во время прыжка, он наткнулся на обломок кола и, видимо, в это время с ремня сорвало одну из гранат Ф-1, которые он перед атакой повесил рядом с кобурой ТТ. Граната скользнула по шинели под ноги, завертелась, щёлкнул капсюль-воспламенитель. Нелюбин понял, что произойдёт через секунду-другую, и, нагнувшись, сгрёб ребристое тельце гранаты вместе с землёй и обрывками травы и бросил вперёд. Отстегнул другую «феньку», тоже опасно болтавшуюся на ремне, и бросил её немного левее, ближе к обрыву, к ячейкам немецких стрелков, где часто полыхали вспышки дульного пламени. Но от смерти спасла его первая граната, оторвавшаяся от ремня. Видимо, когда он наткнулся на обломок кола, разогнулись её усики или сорвало кольцо. Трасса пронеслась над головой и смела всех, бегущих следом. Вторую «феньку» надо было бросать ближе, прямо за завал, где лежал, устроившись за брёвнами и глыбами земли пулемётчик. Но всё произошло впопыхах и так быстро, что Нелюбин просто не успел сообразить. В таком бою действовать приходится машинально, и что как сделать подсказывает интуиция, солдатское чутьё.
Одновременно справа вспыхнула частая автоматная и винтовочная стрельба. Закричали раненые. И Нелюбин понял, что атакована группа лейтенанта Первушина. Атакована очень опасно, с фланга, со стороны деревни. Стрельба и крики слышались и от оврага. Он успел подумать, что там, видимо, случилось то, чего он опасался больше всего, и закричал сам и прыгнул через завал. Там перевернулся через голову и почувствовал, как рядом с его каской секанула по камешнику сапёрная лопатка. Нажал на спуск и веером повёл правее, откуда, должно быть, последовал удар и откуда, промедли он сейчас и пропусти мгновение своей солдатской судьбы, последует другой. Длинная очередь отозвалась человеческим стоном и криками на немецком языке. Диск в автомате был пуст. Нелюбин это понял по последнему холостому щелчку бойка и по тому, как полегчал сразу в руках его ППШ. Он скатился вниз и почувствовал рукой чьё-то тело. Пошарил рядом. Оружия возле немца не было. Свой автомат он перезарядить не успеет. Пулемётчик лежал в двух шагах от него и, не обращая на него внимания, вёл огонь из МГ в ту сторону, откуда он только что прибежал. Нелюбин понял, что там, перед завалом, гибнет его замешкавшаяся группа. Пулемётчик посылал длинные прицельные очереди и что-то кричал, какую-то фразу, вертя её с той азартной лёгкостью, которая (Нелюбин знал это по себе) охватывает иногда солдата во время удачного боя, когда исход схватки уже предрешён и он во многом зависит от тебя, от твоего упорства и уверенности.
Нелюбин рывком встал на колени, перехватил автомат на горячий дырчатый кожух ствола, прыгнул вперёд и что было сил ударил пулемётчика, целясь под обрез угловатой каски. Бил он не сверху вниз, а сбоку. Почувствовал, что попал. Пулемётчик охнул и отвалился от дымящегося пулемёта. Он сделал своё дело и как будто прилёг отдохнуть рядом со своим оружием. Нелюбин продолжал карабкаться по его обмякшему телу и, подобравшись и нащупав его каску, ударил ещё раз, теперь уже тыльной стороной приклада, углом железной накладки. Вот тебе, ёктыть, за мою роту! На тебе! На! Он крушил своего врага всё новыми и новыми ударами, вкладывая в каждый из них последние свои силы и злобу.
Рядом карабкался ещё кто-то, испуганно, ошалело бормотал бессвязное, отмахиваясь обломком винтовки с расщеплённым цевьём.
– Звягин, ты? – вроде бы узнавая голос одного из своих связистов, окликнул Нелюбин.
– Ох, вся бочина горит… Ранен я, что ли? – Это был Звягин. – Посмотри-ка, старшой, кишки мои не мотаются?
– Ползи ко мне, перевяжу. – Нелюбин нащупал в кармане шинели медицинский пакет и решил: сейчас перевяжу Звягина и отправлю его назад, пусть свяжется по рации с комбатом или с полковником Колчиным и доложит, что без артиллерийской поддержки им на плацдарме не удержаться, что огонь теперь уже надо вести по всей площади, в том числе и по атакованным ими участкам, и по оврагу тоже. Потому что, судя по стрельбе и крикам, доносившимся справа и сзади, немцы уже ворвались в овраг, и там идёт в лучшем случае рукопашная, а в худшем… О том, что его пулемётчики поднимут руки и их, толкая прикладами и подкалывая штыками, немцы погонят в тыл, Нелюбин старался не думать.
Звягин, извиваясь и охая, подполз к нему и перевернулся на спину.
– Посмотри, старшой, а я боюсь. – Одной рукой Звягин держал разбитую винтовку, другой шарил по комьям земли. – С детства крови боюсь.
– Своей не бойся. Своя кровь не страшная.
Нелюбин ощупал его бок. Распоротая гимнастёрка была действительно сырая и липкая.
– А ремень твой где?
– Срезал он с меня ремень. Как жнейкой, срезал. А бок что? Насквозь? Или как?
– Цел твой бок, Звягин. Лекарства на тебя тратить жалко. Рана пустяковая.
И только теперь, когда начало полыхать и отсвечивать и со стороны оврага, Нелюбин увидел тело немца, повисшее на ивовом мате, которыми были укреплены наклонные стенки траншеи и ячеек. Мат вырвало из земли, раздёргало, будто старую соломенную шляпу. И немец, навалившись на колья грудью, будто пытался засунуть их обратно в землю.
– Так ты на него налетел? – спросил он Звягина, всматриваясь в очертания оврага и пытаясь по вспышкам выстрелов и гранатным взрывам понять, что же произошло там? Кто в овраге? Немцы? Или пулемётчики их всё же не пустили.
– На него. А он, гад, штык выставил. Так и полыхнул в бочину. Ещё бы на полмизинца левее и – со святыми упокой… – Звягин приложил к ране тряпку, отодранную от нательной рубахи и, ловя взгляд ротного, кивнул в сторону оврага: – Не посылай меня туда, старшой. Чую, там она.
