Но вот по коридору забегали слуги – верный признак того, что вернулась императрица. И точно, Елизавета Алексеевна вошла в приёмную, где сразу заметила Ресовского, а рядом с ним – свою камер-фрейлину. Государыня явно оценила чайный сервиз, раз с улыбкой сказала:
– Добрый день, князь! Я рада, что мадам Сикорская хорошо выполнила моё поручение и вы не скучали. Надеюсь, что вы не перебили аппетит и пообедаете со мной.
– Почту за честь, ваше императорское величество, – поклонился Ресовский.
– Пройдёмте в столовую. Я хотела бы вас расспросить о новых приютах для девочек, которые открываются весной в Москве и Ярославле.
Императрица повела князя в столовую. Фрейлины остались в приёмной. Стало понятно, что Елизавета Алексеевна настроена обсудить с Ресовским очередной благотворительный проект, а своей свите даёт возможность отдохнуть. Так оно и вышло: как только за государыней закрылась дверь, фрейлины направилась в свою маленькую столовую. Пожалев, что из-за дурацких шуб не смогла пообедать в одиночестве, Наталья пошла вместе со всеми. Теперь придётся выслушивать «умные» разговоры этих вертихвосток. Впрочем, в этой болтовне можно было выудить хоть что-то полезное. Решив выяснить, куда девалась Черкасская, камер-фрейлина заговорила:
– Что-то ваша любимица отсутствует на службе, не уведомив об этом ни меня, ни обергофмейтерину. Как только Черкасская появится, придётся ей сделать выговор.
Стрела попала в цель: лица у всех фрейлин стали жёсткими, и отповедь не заставила себя ждать:
– По-моему, княжна Ольга служит фрейлиной у её величества, а не у вас, – сухо заметила Роксана Струдза. – Вы отсутствовали во дворце вчера вечером, иначе знали бы, что Холли сообщила государыне о своей помолвке с князем Курским. К сожалению, тот вынужден уехать к месту службы в Лондон, и её величество разрешила княжне пропустить сегодняшний день, чтобы проводить жениха на корабль. Холли не увидится с Курским до самой свадьбы, а это будет не раньше мая.
Сикорская побелела, но стойко выдержала удивлённые взгляды фрейлин. Её план провалился, и это после того, чего он ей стоил! Как это оказалось неожиданно и больно, а ещё ей стало до безумия жаль денег. А всё из-за кого?! Будь проклята ненавистная княжна Ольга!
Глава двадцатая
Смена планов
Ольга плакала. В душе её не было ни отчаяния, ни боли, а светлая печаль лишь чуть-чуть сжимала сердце, но слёзы всё равно бежали из-под закрытых век. Ведь ещё совсем недавно они с Сергеем вновь были одним целым, дышали друг другом и не могли оторваться от любимых губ. Всё это оказалось даже упоительней, чем прежде. Но пришёл вечер, жених надел на Ольгин палец обручальное кольцо со звёздчатым сапфиром, в последний раз обнял её и ушёл собираться в путь. Он объяснил, почему так резко поменял свои планы и не может остаться на два месяца, как обещал прежде. Ольга всё понимала: срочное задание, последний в этом году корабль из Петербурга (иначе придётся ехать через всю Европу), но не могла представить, как она проживёт без Сергея почти полгода.
«Любовь и разлука! Наверное, одной без другой не бывает», – признала Ольга… и зарыдала в голос.
Как можно отнимать счастье, когда оно только-только затеплилось, будто тонкая свеча на ветру? Зачем им дипломатическая карьера, важные задания, чины и должности, если нельзя быть рядом? Жених уговаривал Ольгу, что время пролетит быстро, но в его глазах стояла неизбывная печаль.
– Скоро всё изменится, Холли, – обещал Сергей. – Не успеешь оглянуться, как уже наступит весна, и ты начнёшь собираться в путь. Ты ведь никогда ещё не путешествовала по морю?
– Нет…
– Я уверен, что тебе понравится. Поплывёшь через Балтику в Северное море, а там уже и до Британии недалеко.
Разговор получился каким-то детским, будто взрослый мужчина утешал малого ребёнка. И это после того, что было часом ранее. Ольга погладила кончиком пальца сапфировую сферу на золотом ободке. У этого камня не было граней, он был гладко отшлифован, и в его центре играла перламутровыми светом тонкая белая звезда.
– Это будет твоим талисманом. Он сохранит нашу любовь и вновь соединит нас, – сказал Сергей.
Дай бог, чтобы всё получилось так, как пообещал ей жених! Ольга вытерла слёзы и села в постели. Уже четверть часа, как за женихом захлопнулась дверь. Пора подниматься! Всё равно нужно возвращаться во дворец. Сегодня княжна уже не скрывалась от прислуги, а лишь наказала Домне, чтобы их с Сергеем не тревожили. Горничная прекрасно справилась – никто из слуг даже не зашёл в их коридор, а когда Сергей уходил, никто не попался ему на глаза. Можно было бы остаться дома. Погрустить. Пожалеть себя. Но раз обещано брату жить во дворце, значит, так тому и быть.
Ольга позвала горничную. Домна помогла ей одеться и причесала, собрав волосы в косу. Осталось лишь приколоть к бархату платья фрейлинский шифр и можно ехать.
Елизавета Алексеевна давно отобедала и ушла в свой кабинет писать ежедневное письмо матери. Ольга постучала в дверь и, услышав приглашение, вошла.
– Ваше императорское величество, разрешите мне приступить к своим обязанностям.
– О-о-о! Наша невеста! – обрадовалась императрица. – Поздравляю с помолвкой, и, хотя мне будет жаль с вами расстаться, но что поделаешь, я желаю вам счастья. Подойдите сюда.
Княжна шагнула к столу, ожидая приказаний. Государыня открыла малахитовую шкатулку с золотым двуглавым орлом на крышке и достала овальный портрет в рамке, усыпанной бриллиантами.
– Когда вы покинете меня, то сдадите фрейлинский шифр, но я хочу, чтобы у вас остались воспоминания о днях, проведённых при дворе, поэтому и дарю вам свой портрет. Вы сможете носить его на том же голубом банте, где раньше носили шифр.
– Вы так добры! – воскликнула Ольга, и на её глаза навернулись слёзы. – Я ещё ничего не сделала…
– Это не важно! Вы же прослужите ещё несколько месяцев, прежде чем я отдам вас мужу, – улыбнулась Елизавета Алексеевна.
Она отдала Ольге портрет и отпустила её (вечером государыня опять собиралась обсуждать вопросы благотворительности и в услугах молоденьких фрейлин не нуждалась). Ольга вышла в приёмную. Когда она заходила к императрице, комната была пустой, а теперь в ней ожидали двое чиновников. Тот, что постарше, – невысокий плотный брюнет с крупной головой и брезгливым выражением остроносого лица – расселся в кресле, вытянув вперёд ноги в начищенных до лоснящегося блеска чёрных туфлях. Он щеголял в наимоднейших английских брюках и длинном сюртуке в талию, в то время как его спутник прибыл во дворец, одетым в соответствии с придворным протоколом: в белых чулках и панталонах до колен. Зато немодный молодой человек оказался редкостным красавцем. Его чёрные кудри и большие тёмные глаза могли принадлежать как итальянцу, так и уроженцу Кавказа или выходцу с азиатских окраин империи. Изысканную красоту этого мужчины портило лишь выражение лица. Капризное и высокомерное и, что самое неприятное, – явно привычное.
