– Я удочерю бедную девочку, ведь её родители умерли, – князь сделал многозначительную паузу и со значением уставился на своего любовника. – Роженицу нужно похоронить с почётом. Утром пошлите за хорошим гробом.
– Само собой, – поддакнул Тимоха, – всё сделаем как положено.
Ресовский кивнул. В том, что Тимоха сделает всё «как надо», князь не сомневался, он размышлял о другом. Нужно бы самому уехать из города. На всякий случай, чтобы уж точно не иметь к скверному делу никакого отношения. Может, в Царское Село отправиться? Или в Павловск?
Глава двадцать девятая
Новые обстоятельства
Бабье лето расписало Павловский парк самыми яркими цветами: алым, золотом и охрой. Орлова обожала эти тёплые и яркие сентябрьские дни. В конце концов, в один из таких чарующих дней она и сама когда-то родилась. До дня её рождения оставалось всего ничего, но на сей раз гостей ждать не приходилось: в этом году все родственницы (две кузины и двоюродная племянница) уехали за границу.
«Ну и ладно, я уже привыкла», – успокоила себя Агата Андреевна, но грусть всё равно никуда не делась.
Сколько себя ни уговаривай, но одной-то плохо. Опасная штука – одиночество, можно и себя потерять – заблудиться в ледяном сером тумане. Впрочем, кое-кто этого явно не боялся. Вон, пожалуйста, как проводит время императрица-мать: села на скамью, глаза прикрыла – то ли дремлет, то ли думает. Зачем Мария Фёдоровна отправила фрейлин на прогулку, а сама осталась в розарии? Одиночества не хватает?
Агата Андреевна свернула на идущую вдоль реки дорожку, но тут её догнал лакей:
– Сударыня, вам письмо.
Кузины написали? Впрочем, уже пора… Орлова взяла конверт. Она сразу же поняла, что ошиблась – её имя было написано рукой Кочубея. Фрейлина сломала печать и развернула лист. Граф писал:
«Дорогая Агата Андреевна! Надеюсь, что вы ещё не забыли о деле бывшей камер-фрейлины Сикорской. Я не писал вам о нём, поскольку ничего интересного в жизни нашей подопечной не происходило. Я уже сообщал, что её обвенчали с управляющим князя Ресовского. Бедняга-управляющий сильно болел и сразу же после венчания умер. Вы тогда высказали мысль, что Ресовский захотел прикрыть собственный грех. Теперь можно сказать, что вы, как всегда, оказались правы: Сикорская – на сносях.
Но пишу я вам не поэтому. Дело в том, что наша подопечная тайно встречалась с метрессой военного министра – крестьянкой Минкиной. И на следующий же день после этого свидания Сикорская за сорок с чем-то тысяч приобрела на торгах имение.
Приставленный следить за известным вам домом человек обнаружил за выдвижной доской в шкафу свежую купчую. Кстати, в том же тайнике Сикорская прячет и серебро. Ножи, вилки и прочая столовая утварь всё прибавляются. Я и прежде думал, что Сикорская сбежит, как только поднакопит добра, а как узнал о купчей, уверился в этом окончательно. Думаю, это случится в самое ближайшие время. Сикорской нужно успеть до родов.
Вот такие наши новости.
Искренне ваш, граф Кочубей».
Орлова задумалась. Итак, они получили доказательство того, что кузина Аракчеева и его любовница повязаны меж собой, а Сикорская раздобыла большие деньги на покупку имения. Возможно, что ей заплатили за услугу?.. За открытую для убийцы потайную дверь?.. Сорок тысяч?.. Нет, это слишком много. Трудно представить, чтобы крестьянка могла расстаться с такими деньгами за столь незначительную помощь. Шантаж со стороны Сикорской? Возможно! Но есть одно «но»: бывшая камер-фрейлина знает, как её подруга поступает с шантажистами. Значит, остаётся единственный вариант: имение куплено Минкиной для себя, но, скрывая это от грозного покровителя, хитрая крестьянка решила оформить купчую на чужое имя. Повязанная с ней кровью бывшая камер-фрейлина кажется Минкиной вполне надёжным человеком.
«Разве можно делать выводы на основании нескольких фраз из чужого письма? – одёрнула себя Орлова. – Нужно узнать все подробности. Как Сикорская уживается со своим хозяином? Понятно, что она его приворожила, но поставленных целей ведь не достигла – Ресовский обвенчал её с управляющим, значит, сам жениться не собирается. При этом Сикорская беременна и явно не от покойного мужа».
– Нужно ехать к Кочубею, – пробормотала Орлова, сложила письмо и поспешила к императрице.
Услышав её шаги, Мария Фёдоровна открыла глаза, взгляд её стал жёстким. Императрица явно не спала и столь же явно не одобряла вмешательство в свои раздумья.
– Что-то случилось, Агата? – спросила она.
– Да, ваше императорское величество! Вы помните дело камер-фрейлины, уволенной за воровство?
– Ещё бы! – отозвалась императрица. – Как мне не помнить, если я сама отправила вас в Зимний дворец со всем этим разбираться. А в чём дело? Вы наконец-то получили известия от Кочубея?
– Именно так, – подтвердила Орлова и протянула государыне письмо. – Изволите посмотреть?
– Давайте…
Императрица углубилась в чтение. Потом вернула конверт фрейлине и осведомилась:
– Ну и что вы обо всём этом думаете?
– Пока слишком мало сведений, а догадки здесь могут лишь навредить.
– Ну так поезжайте к Кочубею и добудьте сведения! – воскликнула императрица. – Поставьте наконец точку в этом деле!
Орлова мысленно спросила себя, помнит ли императрица о чётком указании своего венценосного сына «не беспокоить Аракчеева». Лицо государыни изображало лишь праведный гнев, но при актёрских талантах Марии Фёдоровны и её опыте дворцовых интриг рассчитывать на истинные проявления чувств не приходилось. Агата Андреевна попрощалась и отправилась в Петербург. Если поторопиться, она доберётся ещё засветло.
Почему так светло, ведь уже наступил вечер? Наталья собрала вещи в наволочку и хотела бежать. А что потом?..
Сикорская не могла вспомнить, что было дальше, и вообще никак не могла понять, что же с ней случилось. Она лежала во флигеле, но не в спальне, а на диване в гостиной. Голова кружилась, а живот горел. Сикорская провела по нему рукой и поняла, что тот стал почти плоским.
«Что-то случилось с ребёнком?» – подумала она и удивилась собственному равнодушию: ни испуга, ни ужаса не было.
Наверное, это из-за вечного страха, а может, дело было в чём-то другом, но Наталья даже почувствовала облегчение. Она вновь стала такой же, как прежде, и могла уйти. Сикорская пошевелилась. Руки и ноги слушались, но слабость была такой, что оторвать голову от подушки не получалось. В дверях показалась дворовая девка Манька. Увидев, что Сикорская пришла в себя, она всплеснула руками:
– Ух ты, а мы думали, что вы помрёте!
– Что со мной? – прохрипела Сикорская
– Доктор вам живот разрезал, чтоб дитя вынуть. Вы уже давно без памяти лежите.
– А что с ребёнком? – встрепенулась Наталья. – Он жив?
