Ордынцев задумался, в словах частного пристава была своя правда: вся их работа могла пойти прахом, ведь надеяться на то, что Алан добровольно сдаст письмо и напишет показания на шпиона, не приходилось. Расследование вместо завершения внезапно свернуло в новую колею, и конца этому не просматривалось. Доказательством шпионажа должно было стать только вновь перехваченное донесение. Но Печерский мог вообще забросить свою опасную работу, ведь денег от хозяев он не получил… Ну и дела! Сто вопросов и ни одного ответа. Дмитрий вздохнул (а что ему ещё оставалось делать? – только вздыхать) и предложил:
– Вы отдохните пока. Я послал в «Яр» за ужином, как принесут, разбужу вас.
– Полежать малость – это сейчас то, что нужно… – согласился Щеглов.
Все разошлись по спальням, и Дмитрий остался один. Настроение его совсем испортилось. Опять тупик. Несколько месяцев труда, и все – псу под хвост. Давно Ордынцев не чувствовал себя таким беспомощным. Со злости он врезал кулаком по пёстрым изразцам голландской печки. Одна из плиток треснула: свежий разлом отсёк парус у крохотного синего кораблика. Дмитрий выругался:
– Чёрт! Что за невезение? Хуже, наверное, не бывает!
– А может, и бывает… – раздалось за его спиной, и Ордынцев увидел в дверях графа Кочубея. Тот извинился: – Прошу прощения, что я вошёл без доклада, но у вас, похоже, о визитёрах докладывать некому.
– Виктор Павлович! – воскликнул Ордынцев. – Рад вас видеть, а что до прислуги – так почти все уехали в подмосковное имение. Я ведь здесь бываю наездами и всего на несколько дней… Кстати, как вы узнали, что я в Москве?
– Очень просто – отправил своего лакея узнать, когда вас ожидают в Первопрестольной, а он сообщил, что вы уже прибыли.
– Значит, вы меня искали? Я вам нужен?
– Не мне, – вздохнул Кочубей, – я в этом деле – лишь порученец. Видит Бог, что мне не хотелось бы затевать этот разговор, но персона, пожелавшая донести до вашего слуха её совет, остановила свой выбор на мне.
– Вы говорите загадками, – насторожился Ордынцев, и стальные нотки, зазвучавшие в его голосе, напомнили графу Кочубею, что перед ним уже не юноша – сын его покойного друга детства, а офицер, привыкший командовать.
Виктор Павлович развёл руками и виновато сказал:
– Нет никаких загадок, все абсолютно просто. Вдовствующая императрица открыто предупредила, что все имения и деньги, подаренные вам матерью, по новому закону против католицизма, подлежат изъятию в казну. Ведь княгиня Татьяна сначала приняла новую веру, а только потом написала дарственную на ваше имя. Государыня прозрачно намекнула, что вы сможете спасти имущество, только женившись на сироте. Мария Фёдоровна покровительствует сирым и убогим…
– Бред какой-то… – изумился Ордынцев. – Какая сирота? Я так понимаю, что у сиротки есть совершенно конкретное имя?
– Есть, – согласился Кочубей, – её зовут Надежда Чернышёва.
Дмитрий остолбенел… Ну надо же было так влипнуть, чтобы ему предлагали в жены девицу сомнительного поведения! Зачем это старой императрице? Все знают, что Мария Фёдоровна никогда и ничего не делает по легкомыслию. Чем важна для неё эта подозрительная барышня? Может, государыня так же попала под сокрушительное обаяние ярко-синих глаз и кипучего темперамента, как поначалу и он сам? Зато теперь у Дмитрия глаза открыты, а вот покровители барышни, к которым принадлежит и Виктор Павлович, как видно, ещё не растеряли своих иллюзий. Если сейчас выложить Кочубею всю правду о его подопечной, можно и вызов на дуэль получить.
Дмитрий одёрнул себя: нельзя рисковать операцией, надо как-то оттянуть неизбежный скандал. Мгновенно взвесив всё, что можно сделать, Ордынцев принял решение:
– Виктор Павлович, мы с вами оба знаем, что императрица-мать ничего не делает без причины. Может, в память вашей многолетней дружбы с моим отцом вы расскажете правду? Почему именно я и почему Надежда Чернышёва?..
Оба понимали, что его требование справедливо, но знали и другое: Кочубей связан обязательствами с семьёй своей подопечной, он не мог повредить девичьей репутации.
Граф долго размышлял, но все-таки соизволил приоткрыть правду:
– Шереметев сделал Надин предложение. По-видимому, императрица решила вмешаться до того, как мать девушки даст согласие на этот брак.
– Теперь ясно: я подвернулся под руку её императорскому величеству, чтобы заменить её подопечного, – саркастически хмыкнул Ордынцев. – Не очень-то лестно узнать, что ты – всего лишь пешка в чужой игре. Однако Мария Фёдоровна, наверное, имеет свои возможности давления и на семью барышни, раз там безоговорочно ей подчиняются? Раскройте карты, Виктор Павлович, и без этого всё скоро станет явным.
Кочубей вздохнул и заговорил откровенно:
– Единственный сын Чернышёвых осуждён по делу о декабрьском восстании. Он был опекуном трех сестёр и выделил каждой в приданое по большому поместью, к сожалению, их конфисковали вместе с остальным имуществом молодого графа. Сейчас рассматривается прошение об истребовании приданого сестёр Чернышёвых.
– И этот вопрос, конечно же, будет решен так, как подскажет императрица-мать, – констатировал Ордынцев. – Понятно, что у вашей протеже ситуация безвыходная, она отвечает не только за себя, но и за семью. Однако вы говорили о сироте – а у невесты имеется мать…
– Софья Алексеевна получила разрешение выехать за сыном в Сибирь, – объяснил Кочубей. – Императрица считает, что мать девушки уезжает на долгие годы, а может, учитывая климат тех мест, и навсегда.
– Всё, в принципе, ясно, всем можно посочувствовать, но, когда я соотношу ваше предложение с собственной персоной, понимаю, что это что-то невообразимое! – воскликнул Дмитрий.
– Государыня подчеркнула, что дала всего лишь совет, решение остается за молодыми людьми и их семьями. Насильно под венец никого не потащат. Может, вам следует поближе познакомиться с барышней? Завтра она будет вместе с моей женой в Благородном собрании, потом ожидаются балы у посланников французской и английской короны. Я могу прислать вам приглашения.
Кочубей протягивал Дмитрию оливковую ветвь мира… Что ж, по крайней мере, сейчас можно будет продолжить операцию, а о своих делах подумать на досуге. Ордынцев не собирался приносить себя в жертву, но сообщать об этом Кочубею считал преждевременным. Взяв себя в руки, Дмитрий даже улыбнулся.
– Присылайте ваши приглашения! Завтра на балу и увидимся.
Обрадованный, Кочубей простился и уехал, а Дмитрий вдруг понял, что шутка, с которой этот видавший виды царедворец вошёл в его кабинет, оказалась истинной правдой. И так-то всё было не слишком гладко, а стало хуже некуда.
Вот уж точно, хуже некуда… Утром в доме на Неглинной осталась только половина команды. Накануне, уже ночью, с постоялого двора, где остановился Гедоев, посыльный принёс записку. Куров сообщал своему начальнику, что торговец гашишем заказал тройку на пять часов утра, а в книге смотрителя обозначил целью своего путешествия Петербург. На срочном совещании всей командой решили, что Щеглов заберёт квартальных и поедет в столицу, а Дмитрий с Афоней и юный Данила останутся в Москве наблюдать за Печерским. Утром, проводив пристава в столицу, а Афоню с его маленьким помощником – на Солянку, Дмитрий прошёл в свой кабинет. Он закурил трубку и уселся на подоконник, мысли его были одна мрачней другой. Как же ему вырваться из расставленного капкана?
