«Не похож он на банкира», – успела подумать Орлова, но тут две подвыпившие подружки сцепились окончательно.
– Как ты сказала? «Банкир Роган»? – расхохоталась Клод. – Врёшь мне в глаза! А то я не знаю, что это старый дружок покойной Франсуазы! Да она у этого барона в помощницах ходила – его борделем управляла. Тридцать лет прошло, Франсуаза тогда была беременна твоей нынешней хозяйкой. Барон промышлял живым товаром ещё до рождения Мари-Элен, а теперь ты заявляешь, что она выходит замуж за этого старого развратника?
Побагровевшая от возмущения Карлотта подскочила к столу и схватила недопитую бутылку. Затем, не выбирая выражений, высказала хозяйке сторожки своё мнение о её персоне и выскочила за дверь.
– Поглядите на неё – обиделась! – ещё смогла крикнуть вслед оскорблённой гостье Клод, но потом опустилась на кровать и тяжело вздохнула. – Расстроилась я что-то из-за этой дурочки, полежу малость – отдохну.
Старушка растянулась на своём лежаке за плитой, прикрыла глаза и почти сразу же захрапела. Орлова бесшумно подошла к Генриетте и шепнула:
– Я пойду к соседям, постараюсь узнать побольше об этом «бароне-банкире».
– А если вас обнаружат? – засомневалась девушка.
– Скажу, что ищу Карлотту. Пришла извиниться за нашу хозяйку, – объяснила Орлова и поспешно вышла.
Попасть в соседний особняк не составило никакого труда: по милости взбешённой буфетчицы калитка в воротах стояла открытой нараспашку. Конечно, существовал риск столкнуться с запертыми воротами на обратном пути, но такая мелочь, как «возможно», не могла остановить Орлову.
«Вот если закроют, тогда и буду думать, что делать», – решила она и смело шагнула на посыпанный гравием двор.
Ровно, не торопясь фрейлина прошагала по короткой подъездной аллее. У крыльца стояла коляска, запряжённая серой в яблоках парой, кучер подрёмывал на козлах. Значит, гость ещё не уехал. Пока ни слуг, ни хозяев не было видно. Орлова обежала взглядом фасад особняка и обнаружила, что половина его окон распахнута навстречу тёплому майскому ветерку. Это касалось и комнат первого этажа. Если повезёт, и приехавший гость встретится с хозяйкой дома в одной из комнат с открытыми окнами, можно будет подслушать разговор. Агата Андреевна перебежала газон и прижалась к стене дома, а потом, прячась за кустами, пошла вдоль окон. Расчёт оказался верным, уже через минуту фрейлина обнаружила и гостя, и хозяйку. Начало их разговора Орлова не слышала, зато попала на кульминацию ссоры.
– Я этого не потерплю! – рычал мужчина, и в его голосе сквозила такая ненависть, что фрейлина поёжилась. – Что это значит? С чего это ты запретила давать ссуды моим людям?
– Я распорядилась не давать денег сомнительным просителям. Все мои ростовщики должны сами разбираться, кому выписывать деньги под залог, а кому нет. Если у кого-то полиция обнаружит краденые заклады, тому придётся возместить мне убытки из собственного кармана, – женщина говорила ровно, не повышая голоса, но Орлова услышала в её тоне насмешку. – На твоих людях ведь нет надписи «бандит де Вилардена». Или правильнее сказать – «банкира Рогана»?
Похоже, не только фрейлина обладала чутким слухом, гость тоже всё понял, поскольку в комнате загремела разбитая в ярости посуда, да и голос мужчины сорвался на крик:
– Ты у меня дошутишься! Я никому два раза не повторяю, но для тебя сделаю исключение и скажу: позаботься о своём сыне, не играй судьбой Жильбера. Ты думаешь, я не понимаю, на кого ты работаешь? Это ты для Ментона стараешься. Вы надеетесь, что, обрубив мне возможность сбывать добычу, подорвёте моё влияние в Париже? Да не смешите! Я твоего красавчика Рауля на одну ладонь положу, а другой прихлопну!
Женщина молчала, и Орлова предположила, что гость попал в точку, а хозяйка оказалась к этому не готова. И точно, когда Мари-Элен заговорила, в её голосе больше не было ни высокомерия, ни иронии.
– Ты ничего не знаешь о виконте де Ментоне и при этом берёшься судить. Ты всё перепутал, даже его имя. Не Рауль, а Виктор!
Барон расхохотался, теперь уже издевался он:
– Это ты ничего не знаешь о своём родственнике. Откуда такое изумление? Ты что не знала, что вы оба – бастарды, прижитые в одной семье? Да, твоя бледность говорит сама за себя – значит, ты и впрямь не знаешь правды. Ну, так уж и быть, как своей будущей жене открою тебе старые тайны моих покойных друзей. Ведь и твой папаша – молодой Гренвиль – и герцог де Гримон считались моими друзьями…
– Когда их нет в живых, такая мразь, как ты, может безнаказанно марать память благородных людей своими домыслами, – огрызнулась женщина, но это были уже лишь слабые отзвуки прежнего высокомерия.
Ее собеседник громко и весело расхохотался. Орловой показалось, что «банкир Роган» больше не станет развивать болезненную тему, но тот не преминул завершить свой рассказ:
– Герцог был женат на старшей сестре твоего отца, Беатрис, а спал с виконтессой де Ментон. Он прижил с ней мальчика, и глупая женщина назвала своего бастарда в честь любовника – Раулем Артуром и даже окрестила его под этим именем. Вот только для её законного супруга это оказалось «слишком». В раздражении тот выправил прижито́му женой ублюдку метрику с именем своего легавого кобеля – Виктор, а потом сослал мать с младенцем к дальней родне. Герцог же не захотел расстраивать свою молодую жену, которая доводилась тебе тёткой, и навсегда забыл и о любовнице, и о сыне. Ну а Беатрис, в свою очередь, уговорила брата так же поступить с твоей матерью. Я сам выиграл у Гренвиля ту тысячу франков, которую граф получил за проданную в бордель Франсуазу. Кстати, самая пикантная подробность этой истории состоит как раз в том, что Франсуаза уже была беременна тобой. Так что скажи своему Раулю, чтобы не путался у меня под ногами, да и сама притихни, а то отберу у вас обоих сразу всё! Париж быстро забудет о «русской княгине», когда в твоих ломбардах и борделях станут заправлять мои люди.
Женщина молчала. Пауза затягивалась, а ответа всё не было. Неужели она сдалась? Что ж, это возможно. Рассказ «барона-банкира» оказался слишком жестоким, а прошлое Мари-Элен неприглядным. Многие женщины от такого пали бы духом.
Впрочем, долго гадать Орловой не пришлось. Негодяй со смехом произнёс:
– Слаба ты против матери, дорогая! Покойная Франсуаза и глазом бы не моргнула, а ты раскисла. Куда ты лезешь? Хочешь профукать то, что мы с твоей матерью строили тридцать лет?
Голос женщины зазвучал с новой яростью:
– Ты бы помолчал! Все, что у тебя есть, заработала она, пока ты отсиживался в эмиграции. Все принадлежит Франсуазе, а значит, и мне – её единственной наследнице. Это тебя нужно спросить, куда ты лезешь, каторжник? Зачем мне выходить за тебя замуж, зачем рисковать доходами и состоянием, если тебя завтра арестуют и отправят туда, откуда ты сбежал? Назови мне хотя бы одну причину, почему я должна это сделать?
Барон хмыкнул и с нескрываемым презрением изрёк:
– Пожалуйста, если ты оглохла, я повторю вновь: Жильбер!
