Глава тринадцатая. Страх и контузия
Женщины в гостиной потрясённо молчали. Наконец Наталья Кирилловна обрела дар речи.
– Объясните мне кто-нибудь, что этот хлыщ сказал о моём зяте? Что Виктор мог взорвать Сонину карету? – спросила она.
– Ну, не так явно… Он ведь хотел, чтобы мы подтвердили справедливость его намёков на Чернышёва, а когда услышал фамилию Кочубея, просто взбесился, – откликнулась графиня Румянцева и признала: – Но ты, Натали, нас просто спасла. Как же ты нашлась?! И я тоже хороша: прилетела сюда всех спасать, а как пришло время действовать, растерялась, будто институтка.
Загряжская от её похвалы расцвела, но ответила почти скромно:
– Да чего уж там! Я сразу поняла, к чему он клонит. Соня должна была обвинить генерала Чернышёва во всех смертных грехах, а тот в ответ – отыграться на Владимире и объявить войну остальным членам вашей семьи. Вот тогда Бенкендорф и устроил бы всё так, как выгодно ему. Вы в этом деле для него – разменная монета.
Бледная, как смерть, Софья Алексеевна перебила её:
– Тётя Натали, как вы думаете? Это Чернышёв нас?..
– Кто знает, дорогая, может, и он. Только сдается мне, что нынче вас не убить, а крепко напугать хотели, чтобы вы приняли «помощь» своего всесильного родственника.
Софья Алексеевна аж вспыхнула. Всплеснула руками от возмущения:
– Ну уж нет. Я и раньше не собиралась этого делать, а теперь костьми лягу, чтобы этого не случилось. Но в одном вы правы, мне нужно написать завещание и назначить опекуном своих дочерей графа Кочубея. Надеюсь, он не откажет мне в этой просьбе?
– С чего бы ему отказывать? – удивилась Загряжская. – Конечно, он согласится.
Софья Алексеевна рухнула в кресло. Сегодняшний вечер, как кошмар из дурного сна, не отпускал её. Сначала экипаж взорвали, потом саму её обвинили в том, что она причастна к взрыву, а напоследок чуть было не втравили в войну, способную истребить всю семью Чернышёвых. Сама она прошла по лезвию ножа, но зато дочь сейчас лежала контуженная. С этим-то что делать? За себя графиня не боялась, но Вера – совсем другое дело. Софье Алексеевне ясно показали, насколько уязвимы её дети. Так как же теперь поступить? Не скрывая тяжелых сомнений, она задала этот вопрос обеим старушкам.
– Переезжайте сюда, – сразу же потребовала Наталья Кирилловна.
Но Румянцева возразила:
– Ну уж нет, Натали! Хватит с графа Кочубея одной тёщи. У меня есть другое соображение: нужно разделить девочек. Если следовать логике нашего бравого визитёра, то младшие графини Чернышёвы являются источником обогащения для человека, ставшего их опекуном, а раз так, то их будут беречь. А вот Верочке, которой до совершеннолетия остался всего год с небольшим, может угрожать опасность. Кто знает, случайно ли карету взорвали именно с ней… Давайте-ка спрячем Велл сами. Поездка в Солиту подготовлена, вот пусть туда и отправляется. А дальше видно будет.
– Но ведь она контужена, – перепугалась Софья Алексеевна.
– Никто же не говорит про завтра, но и откладывать не стоит…
– Пусть будет так, – сдалась наконец Софья Алексеевна. – Похоже, что другого выхода у нас всё равно нет.
Выхода не было. Невыносимо пахло гарью. Яркий костер, получившийся из нового экипажа Чернышёвых, бросал алые отсветы на брусчатку, на опоры фонарей, на дома и решётки, на Верину шубу. Одна-одинёшенька стояла она на освещённом пятачке.
«Зачем тебе это? Иди к маме! Иди, пока не поздно», – толкал её внутренний голос. Страх гнал под защиту, но Вера не собиралась сдаваться. Только здесь можно было узнать правду. Нужно лишь перестать бояться и сделать шаг вперёд. Вера никогда в жизни не трусила, и сейчас не собиралась этого делать. Она обогнула пылающий экипаж. Жар от его огненных боков казался адским, но отойти в сторону было невозможно, ведь за алым световым кругом начинался мрак – та самая непроглядная тьма, где прятался зверь. Почему он их преследовал? В кого метил?
«Он охотится за мной», – вдруг поняла Вера.
Тьма сгущалась, наступала на последние отблески догорающего экипажа, а вместе с ней надвигался ужас. Веру назначили жертвой, а в чёрной тьме её поджидал охотник.
– Врешь! Не бывать этому! – крикнула она в угольную вату мрак. – Я не боюсь тебя. Я знаю, что ты слаб, иначе не прятался бы в темноте. Если ты не трус, то покажись!
Вера знала, что услышана, даже чувствовала, откуда придёт ответ, ведь она читала мысли своего врага. Тот ненавидел этот город со всеми его дворцами и храмами, и эта ненависть сжигала его изнутри. Чувства сплетались в его душе в отвратительный змеиный клубок и сейчас яростно рвались наружу.
«Одним ударом: жертве – смерть, а городу – пощечина», – догадалась Вера.
– Ничего-то у тебя не вышло! – крикнула она в темноту. – Я жива, а город вообще тебя не заметил. Ты – ничто, пустое место. Ты проиграл и никогда уже не победишь.
Она знала, что стрела попала в цель, ведь ярость врага сделалась почти осязаемой. Чернота сгустилась и из неё соткалась фигура рослого человека. Он двигался прямо на Веру, ещё мгновение – и она узнает правду. Враг ступил на свет, она уставилась на него и охнула: человеческого лица у монстра не было. Вместо него белело смазанное пятно с выкаченными от бешенства незрячими глазами. Ошибиться было невозможно, огромные и сизые, как бельма, зрачки уставились на Веру, не видя её. Они не различали вообще ничего. Вера была лишь песчинкой на пути этого сгустка ярости – зверя, летевшего из тьмы. Ужас стилетом пробил ей сердце… и Вера проснулась.
Вокруг царила тьма, лишь где-то вдали мерцал огонёк, подсвечивая рядом с Верой два женских силуэта. Снова кольнул страх, но шёпот родных голосов тут же принёс успокоенье. Вера лежала в одной из спален дома Кочубеев, рядом с постелью сидели мать и бабушка, а свет потушили по настоянию доктора: тот объявил, что Вера контужена. Родные, похоже, считали, что она спит, раз тихо обсуждали случившееся. Она не слышала начала их разговора, но то, что сказала бабушка, Веру потрясло:
– Мы, Сонюшка, может, правды никогда и не узнаем. Конечно, все указывает на твоего пресловутого родственника, на это недвусмысленно намекал и Бенкендорф. А вдруг мы ошибаемся и на самом деле имеем дело с мстителем? Мне Загряжская кое-что по секрету шепнула, а ей зять рассказал. Арестованные офицеры все друг на друга показывают. Не от подлости, а от благородства своего, честь ронять не хотят. Их спросят, так они ложью брезгуют, и всё как есть излагают. Может, наш Боб тоже на кого-нибудь показал, а у того друзья или близкие обиду затаили. Мало ли безумцев на свете? Сколько я за свою жизнь таких гордецов – вершителей чужих судеб – перевидала. И не сосчитать.
Вера уже собралась было вмешаться, но её опередила мать:
– Я не могу поверить, что по вине моего сына кто-нибудь мог попасть в тюрьму!
– А сам-то Боб как туда попал, если его в столице во время выступления не было? С кого-то допрос сняли, вот он про Боба и рассказал. Ты про это, Соня, не думай, у тебя и так есть о чём голову ломать. Я считаю, что Вера в опасности, этим и озаботься.
