– Я получила письмо из столицы. Мой муж смертельно болен. Я не сомневаюсь, что этот мерзавец всё оставит своему сыну Михаилу. Вано граф не признает, сам знаешь почему. Я хочу не только наказать старого негодяя, чтобы он на том свете кусал себе локти от отчаяния, но и добыть для сына наследство. Михаил ещё не женат, и у него нет детей. Если он умрёт холостым, единственным наследником станет Вано. Дело нужно провернуть быстро – убить Михаила сразу после смерти графа. Ты подождёшь вместе со мной известия о смерти старика, а потом поедешь к месту службы наследника и всё устроишь. Как ты это сделаешь, я знать не хочу… – Саломея помолчала, как будто ожидала вопросов, но Коста так и не открыл рта. Тогда она спросила: – Ну, что скажешь?
Коста смотрел на любовницу и размышлял, что ей ответить. Убить молодого графа ему было несложно. Абрека волновало другое – как поведёт себя Саломея после того, как получит всё. Последние слова не оставляли сомнений в том, что гордячка будет унижать Косту и дальше, пока он не вернёт себе мужскую силу и не сможет вновь брать над ней верх по ночам. Если эта нахалка уже сейчас ведёт себя так, что хочется её придушить, что же будет, когда он принесёт Саломее на золотом блюде огромное богатство?
Косте вспомнился рассказ монаха из маленького высокогорного монастыря, учившего мальчиков в их селе Священному Писанию. Старик говорил о племяннице царя Ирода, так очаровавшей дядю своими танцами и красотой, что тот пообещал ей исполнить любое её желание. Древняя Саломея потребовала принести ей на золотом блюде голову Иоанна Крестителя и получила её. Графиня Саломея тоже хотела получить голову человека, и исполнится ли её желание, теперь зависело от Косты. Но ведь эта голова принесёт и его дорогому сыну огромное богатство. В конце концов Коста как-нибудь усмирит Саломею, но зато выполнит свой отцовский долг. Единственный сын кавказского абрека станет настоящим вельможей, да к тому же богачом. Подумав о сыне, Коста решился. Он вгляделся в холодные глаза матери своего ребёнка и сказал:
– Я согласен.
– Хорошо, – заулыбалась Саломея, – ждём письма о смерти графа, и ты сразу же отправляешься.
Она встала и, не прощаясь, направилась к двери. Коста проводил её взглядом и напомнил себе старую истину: «Всё, что ни делается, – к лучшему». Как удачно, что двадцать лет назад Саломея поселила его в этом обшарпанном флигельке. Если Аза согласится проводить здесь ночи, Коста ничем не рискует. Надменная графиня ничего не узнает. В осенние холода, а тем более в дождь, Саломея из дому носа не высунет.
Глава девятая. Необычная подруга
Ноябрьская погода не радовала: уже неделю моросящий дождь занудно и методично долбил Лондон. Зато в домах затопили камины, и огонь бодро трещал за бронзовыми и чугунными экранами, даря уют и покой. В гостиной синьоры Молибрани к приезду гостей тоже разожгли камин, и Лиза, не занятая на уроке вокала, устроилась у огня, поставив ноги поближе к решётке.
Вспомнив странную просьбу Кассандры, она, хоть и сомневалась, но всё же приехала сегодня в гости к примадонне вместе с Генриеттой и Джоном. Однако хозяйской дочки пока дома не было, и княжна, чтобы не мешать своим друзьям, приступившим к занятиям, устроилась у огня и приготовилась ждать. Приятное тепло приласкало, окутало нежным покрывалом, и Лиза, прикрыв глаза, вновь погрузилась в свои мечты. Мелькали дорогие сердцу картины: сверкала белозубая улыбка, а синие глаза с нежным вниманием глядели сквозь прорези маски. Но чары развеял шум шагов: в гостиную, на ходу разматывая большую кашемировую шаль и снимая шляпку, вошла Кассандра.
– Прошу прощения за опоздание, – улыбнулась она Лизе, – но маме привезли из Италии новые партитуры, и я ездила в театр, чтобы она не теряла зря времени перед спектаклем.
– Я всё понимаю. Со стороны сеньоры Джудитты было так любезно пригласить нас к себе при такой занятости, – отозвалась Лиза. – Наверно, вашей маме нужно отдыхать, а она тратит время, обучая других.
– Она считает, что должна отдавать свои знания, так же, как когда-то их передали ей. Мама и меня всю жизнь учила, – призналась Кассандра.
– Так вы тоже поёте?! И мы сможем вас послушать?
– Вам нет нужды слушать меня, когда вы слышите её. У меня такой же голос. Но две певицы с одним и тем же тембром и одним именем никому не нужны, поэтому сейчас поёт мама, а потом, когда она сама решит, что пора, мама уйдёт, а я её заменю. – Кассандра внезапно нахмурилась и спустя мгновение добавила: – Если доживу до этого.
– Почему вы так говорите? – удивилась Лиза.
– Потому что знаю – так же, как вы знаете то, что должно случиться с вами и вашими близкими. Разве это не так?
– Кто вам сказал? – испугалась княжна.
– Никто. Просто вы – одна из нас. Я первая «такая же», встретившаяся на вашем пути, а я уже видела трёх, и одна из них была моей собственной бабушкой. Вы же сейчас чувствуете мурашки на коже? Это потому, что я рядом, – объяснила Кассандра. – Я, например, ощутила ваше присутствие ещё в вестибюле.
– Вы правы, – призналась Лиза и, не выдержав, спросила о главном: – А вы тоже слышите мысли людей?
– Слышу, и вижу их будущее. До смерти бабушки я могла лишь предсказывать судьбу человека по его ладони, что, впрочем, не удивительно для наполовину цыганки. Но, умирая, бабушка передала мне свою силу, и теперь я слышу мысли людей и предсказываю их судьбу, просто глядя на человека или взяв в руки его вещь.
– А разве эту силу можно передать? – Лиза уже не знала, что ей и думать, но Кассандра была так убедительна, что княжна, даже против своей воли, верила ей.
– Можно! Только надо, чтобы в миг, когда отлетает душа, «такая же» стояла рядом с умирающей и держала её за руку.
Кассандра сказала «такая же», значит, мужчин с подобным даром не бывает? Смущенная Лиза постеснялась спросить об этом и, чтобы скрыть растерянность, перевела разговор, кивнув на огромным аметист в медальоне Кассандры:
– Какой красивый камень! Я заметила, что вы носите этот медальон не снимая.
– Я дала слово, что, пока жива, он будет на мне. Впрочем, это печальная история, которая началась давно, но пока ещё не закончена…
Не снимая с шеи золотой цепи, Кассандра приоткрыла крышку медальона и показала Лизе написанный на слоновой кости парный портрет, где представительный мужчина средних лет держал за руку красавицу в белом платье и с диадемой на голове. Красавицей, вне всяких сомнений, была сама Кассандра.
– Какая вы здесь красивая, – восхитилась Лиза.
– Это не я, это – мама. Тогда она ещё была герцогиней Молибра, а мужчина – мой отец, кузен испанского короля. Их история оказалась самой настоящей драмой, но если хотите, я могу всё рассказать.
Лицо Кассандры стало печальным, и Лиза, утешая, коснулась её плеча. Отрезвление пришло сразу: поток холодного пламени больно обжег руку.
– Привыкайте! Между «такими же» всегда пробегает огонь нашей силы, – заметила Кассандра, а потом собралась с мыслями и начала свой рассказ:
