Молодожёны задержались в столице ненадолго – Кассандра дала лишь закрытый концерт для императрицы-матери в Павловске, а потом собиралась в Москву, где у неё был подписан контракт на десять спектаклей с Большим театром. По окончании павловского концерта Михаил сам привёл Агату Андреевну в гримёрную своей жены. Кассандра обрадовалась Орловой, была с ней ласкова и любезна, но разговоры вела лишь на общие темы, а все намёки мужа, часто и не к месту вспоминавшего своего боевого друга Алексея Черкасского и его семью, пропустила мимо ушей. Так и ушла Агата Андреевна ни с чем, а ко всему прочему ей ещё пришлось утешать расстроенного Михаила:
– Ваша супруга имеет право жить так, как ей хочется, – успокаивала графа Орлова. – Наверно, ей так легче… Но мы же хотим Кассандре счастья? Конечно, хотим! А она понимает счастье как покой. Давайте же уважать её желания.
– Да, видно, придётся смириться, – наконец согласился Михаил. – Я уговаривал жену, можно даже сказать, умолял – хотел встретиться с Черкасскими, но она и слышать об этом не хочет. Всё это выглядит ужасно глупо: в Петербурге мы жили в двух шагах от дома князя Алексея на Миллионной улице, так она даже не захотела мимо пройти.
Но, как справедливо заметила Орлова, жизнь Кассандры принадлежала лишь ей одной, так что пришлось Михаилу принять к сведению твёрдую позицию, занятую супругой. Тем сильнее поразило фрейлину присланное Михаилом письмо. Граф просил Орлову приехать в Москву с «хорошо вам известной целью». Уговаривать Агату Андреевну не пришлось. Она в тот же день испросила у вдовствующей императрицы отпуск. Слабое здоровье кузины Аннет Орловой-Чесменской стало отличным предлогом, и на следующий день фрейлина уже катила на почтовых в Первопрестольную. Всю дорогу Агата Андреевна гадала, что же заставило Кассандру изменить своё решение, но так ничего и не придумала. Впрочем, это теперь уже не казалось столь важным, раз ей скоро предстояло узнать правду, да к тому же из первых рук.
Блестящее, запряжённое тройкой серых орловских рысаков, открытое ландо кузины Аннет на выгоревшей Николоямской казалось таким чужеродным, что фрейлине захотелось поскорее добраться до цели. К счастью, её желание тут же исполнилось: кучер свернул к нужному дому. Высокая центральная его часть и одноэтажный правый флигель стояли без крыш, пустые проёмы сгоревших окон, как щербатые рты, зияли в закопчённой кладке стен. Зато левый флигель от пожара совсем не пострадал и явно был жилым. Экипаж заметили – дверь флигеля распахнулась и навстречу гостье вышел Михаил Печерский.
– Добрый день, Агата Андреевна! – воскликнул он. – Вы даже не представляете, как я рад вас видеть. Кассандра наконец-то согласилась попробовать. Дом, в котором летом тринадцатого года жили сёстры Черкасские, находится на той стороне реки, недалеко отсюда – возле Ивановского монастыря. Мы можем сегодня же поехать туда, и вы сами всё увидите.
– Хорошо, так и сделаем, – отозвалась фрейлина. Спустившись с подножки экипажа, она взяла Михаила под руку и спросила: – Кстати, а почему ваша жена передумала?
– Она ждёт ребенка и считает, что дитя имеет право знать свои истинные корни, – признался Михаил. Он явно смутился, потому что попросил: – Вы только не заводите разговор о беременности, захочет – сама скажет.
Предупреждение было излишним – Агата Андреевна и так не полезла бы в душу молодой графини, но не стала объяснять это Печерскому. К тому же они уже пришли: Михаил открыл дверь в маленькую гостиную, скудно обставленную разномастной мебелью, как видно, собранной по углам после пожара. В парчовом кресле у окна сидела заметно округлившаяся Кассандра. Она любезно приветствовала гостью, но от цепкого взгляда Орловой не укрылись ни бледность, ни лихорадочный блеск глаз молодой графини. Всё это показалось фрейлине не слишком обнадёживающим.
– Может, нам не стоит никуда ехать? Вы, похоже, не очень хорошо себя чувствуете, – осторожно заметила Орлова.
– Нет, со мной всё в порядке, – отозвалась Кассандра. Она смолкла, переводя взгляд с мужа на гостью, но потом сдалась и признала: – Мне сегодня кругом чудится опасность. Чёрная женщина – лица её я не вижу – желает мне зла.
– Ну, это имеет разумное объяснение, – успокоил её муж, – ты видишь мою мачеху Саломею. Но той в Москве нет. Дядя рассказал, что Саломея уехала на Кавказ, и там умудрилась выйти замуж за абхазского князя, которого через пару месяцев убили в стычке, а она унаследовала всё его имущество. Так что мачеха сидит теперь в горах и сторожит своё богатство. Это достоверные сведения, ведь дядя получил их с Кавказа по своим служебным каналам.
Агата Андреевна тоже знала это из письма Вольского. Николай Александрович от всего сердца благодарил фрейлину за предупреждение и в подробностях излагал историю, случившуюся с обитателями Пересветова. Орлова на его письмо пока не ответила, хотя прекрасно понимала, что нарушает все приличия. Дело было в том единственном вопросе, которым Вольский закончил послание: «Как вы узнали, что перстень будет у Вано?» Агата Андреевна пока не знала, что ему ответить. Написать правду, что разложила карты, она не решалась. Ну, как можно написать такое мужчине? Вольский решит, что она водит его за нос. Но врать тоже не хотелось. Только не этому человеку! Слишком рискованно – Вольский мгновенно учует неправду. Впрочем, сейчас всё это могло подождать, ведь фрейлину очень насторожили слова Кассандры.
– А что слышно о сыне Саломеи? Где сейчас этот Вано? – спросила Орлова.
– Дядя говорит, что он тоже куда-то уехал. Ни в нашем столичном доме, ни в имении под Стрельной, где Вано жил после отъезда из Ярославля, слуги ничего не знают. В Пересветово он тоже больше не возвращался. Будто сгинул.
– Сгинул… – в раздумье повторила Орлова, а потом уточнила: – Правильно ли поняла, что этот молодой человек так и не успел узнать о том, что мать зарезала его настоящего отца?
– Возможно, он узнал от неё самой, – отозвался Михаил. – Вернувшись из Пересветова, дядя искал Вано где только можно, но не нашёл никаких следов. Но если предположить, что парень уехал вместе с матерью, тогда всё вполне объяснимо.
Орлова не могла с этим согласиться. Такое поведение не вписывалось ни в логику поступков сына, ни в логику поведения матери. Сейчас было опасно предаваться иллюзиям, и фрейлина настойчиво возразила:
– Вот это – вряд ли. Имея рядом взрослого сына, ваша мачеха не смогла бы сделать выгодной партии. Обольщая абхазского князя, она наверняка убавила себе годы, а о сыновьях и вовсе умолчала.
Граф поморщился: похоже, обиделся, что кто-то позволил себе объединить его друга Серафима с ненавистным Вано.
Фрейлина угадала – Михаил упрямо тряхнул головой и заявил:
– Я никогда не прощу Саломее того, что она сделала с Серафимом. Как может мать унижать одного сына на глазах другого? А с Серафимом так поступали ежечасно. Этот крысёнок Вано смеялся ему в лицо, слушая, как мать бесконечно попрекает его старшего брата. Дурак Вано был для матери всем, а умница и золотая душа Серафим – никем.
– Ну, если предположить, что Саломея не слишком умна, тогда её поведение понятно. С Вано она говорила на одном языке, а Серафима не понимала, вот и тяготилась им.
