– Как красиво! – вырвалось у Лив.
– Да… – согласилась с ней Варя, – как будто в сказке. Я ведь в первый раз по морю плыву. Скажи мне кто раньше, что я через полмира в путешествие отправлюсь, не поверила бы…
Через полчаса совсем бодрая Полина позвала всех обедать. Сама она решилась поесть впервые со дня отплытия.
На следующее утро сосед-турок вновь принёс Полине стакан с эликсиром, и она, расхрабрившись, попросила второй – для сестры Ираиды. Монахиню пришлось долго уговаривать, но потом она сдалась, выпила «колдовскую воду», и… ей полегчало. С тех пор путешествие для паломниц стало совсем приятным, и в Константинополь все они прибыли бодрыми и полными сил.
Константинополь поразил Лив. Город оказался огромным. Мачты минаретов вздымались в небо, окружая шапки куполов, а длинные, словно распластанные, дома с покатыми крышами теснились вокруг великолепных дворцов. Девушкам так хотелось посмотреть город, да и новый знакомый предлагал свои услуги (обещал и лодку, и охрану), но Полина даже слышать об этом не захотела. Пришлось Лив и Варе остаться на корабле.
– Купите у разносчиков всё, что захотите, вот и будет вам развлечение, – посоветовала им Полина.
Так девушки и сделали: они накупили у разносчиков фруктов и сладостей, а Ахмет Гюнель принёс им в подарок изумительной красоты платки: Лив – бирюзовый, а Варе – золотисто-жёлтый. Полина Николаевна порывалась оплатить их, но турок отказался.
Выгрузив часть товаров, «Посейдон» отплыл из Константинополя. Погода стояла – лучше не бывает. Подсвеченное ярким солнцем Мраморное море казалась васильковым, а когда корабль вошёл в Дарданеллы, Лив с Варей долго стояли у борта. Надо же – с одного борта Европа, а с другого – Азия… В Эгейском море берега разбежались – исчезли, растворились вдали, и «Посейдон» окружила безбрежная морская синь. С каждым днём становилось всё теплее, и когда десять дней спустя корабль встал на якорь в порту Акко, паломницы поняли, что здесь им даже шали не нужны. Привезённые шубы пришлось связать в узлы.
– Господи, сколько же вещей получилось, – вздыхала Полина, глядя на гору сундуков, поверх которых топорщились узлы с одеждой. – Придётся лишнюю телегу нанимать.
– Не беспокойтесь, мадам, – успокоил её Гюнель. – Мы же с вами договорились – я всё устрою.
Турок давно объяснил паломницам, что у него есть торговые дела в Акко и сопроводить их до Иерусалима он не сможет. Но зато Гюнель пообещал ночлег в хорошей гостинице еврейского квартала, а к утру – экипажи и охрану до Иерусалима. Эскорт должен был доставить паломниц до православного женского монастыря Онуфрия Великого – сестра Феодора везла письмо от московского архиепископа для его настоятельницы. Гюнель подвёл Полину к борту и указал на терракотовую черепичную крышу с узкой башенкой, видневшуюся за мачтами кораблей.
– Вон та гостиница, о которой я вам говорил. Как только сойдёте на берег, через пять минут уже будете у её порога. Сейчас спустим в шлюпку вещи, посадим слуг и доставим сундуки до гостиницы. А пока мы будем их таскать, шлюпка вернётся за вами. Я сам буду ждать на берегу. Не волнуйтесь: через час вы уже будете отдыхать в своих комнатах, а завтра отправитесь в Иерусалим.
– Благодарю вас, месье, вы так нас выручаете, – с чувством сказала Полина. Попутчик был не только приятным, но и очень полезным человеком.
С борта опустили шлюпку, а потом, разом закрутив их в сеть, погрузили вещи. По веревочной лестнице спустились слуги, за ними – Гюнель. Прежде чем исчезнуть за краем борта, он махнул Полине рукой.
Стоя на палубе, паломницы наблюдали, как лодка причалила к берегу и как мужчины перетаскали из неё вещи. Гребцы развернулись и направились в обратный путь. Ещё четверть часа – и шлюпку вновь закрепили у борта «Посейдона». Капитан – рябой и кривоногий забияка-грек – сам вышел проследить за тем, как будут спускать в шлюпку пассажирок. Паломниц по очереди обматывали толстым канатом, а потом осторожно опускали вниз. Лив отправляли последней, и, хотя она быстро оказалась в лодке, неприятное впечатление от спуска осталось.
Шлюпка приближалась к берегу. Куча с вещами паломниц уже сильно поредела – большую часть вещей перетаскали. Слуга Рогожиной с хозяйкиным сундуком на плечах брёл в сторону гостиницы, за ним с баулом в руках ковылял Гюнель. У воды поджидал шлюпку Назар. Гребцы сложили весла. Один из матросов кинул Назару канат. Тот подтянул шлюпку к берегу и, обмотав канат вокруг каменной тумбы, протянул руку сидевшей на носу Полине:
– Прошу, ваше сиятельство, я держу, не бойтесь.
Назар вынес сначала хозяйку, потом перетащил на сушу обеих монахинь и Рогожину, а Варя с Лив сами перепрыгнули на берег. Паломницы собрались у своих вещей. Сундуков было мало, зато узлы с одеждой лежали нетронутыми.
– Давайте возьмем шубы, их мы сможем донести сами. Тогда останется всего два сундука, – предложила Полина. Так они и сделали: все взяли в руки по узлу и двинулись навстречу Гюнелю, спешащему через площадь.
Вдруг всё вокруг неуловимо изменилось. Топот копыт взорвал тишину. Вдоль берега скакали всадники – все в длинных белых рубахах и с пёстрыми платками на головах. Откуда они взялись? И что это за напасть?.. Кони неслись прямо на паломниц.
– Стойте! – закричала Полина. – Сбейтесь в кучу, или они нас затопчут!
Но женщины остолбенели от ужаса. Они как будто приросли к земле… Шум нарастал, пыль от копыт взвивалась столбом. Как сквозь дымку, увидела Лив белую рубаху Назара, метнувшегося вперёд.
– Спаси тёт… – закончить Лив не успела. Голова её взорвалась от боли – и для неё всё закончилось.
Когда?.. Ну, когда же всё это закончится? Отбивала часы очередная бессонная ночь. Третья или четвертая? Нет, даже пятая… Нетерпение изнуряло Палача – разбивало в прах и без того жалкие остатки душевного равновесия. Ну почему же так долго?.. Как только враги исчезнут, мечта наконец-то обернется явью. Надо просто набраться терпения. Если так себя изводить, можно и не дотянуть до победы. Растерять с дуру своё счастье, или хуже того – подарить его соперникам.
Пальцы сами потянулись за изголовье: где там заветный лист? А его-то и нет – перепрятан… Вот и хорошо! Нечего вытаскивать его каждый час, нечего считать клетки. Всё равно больше, чем одну в день, зачеркнуть нельзя. Да и опасно…
Малейший намёк на излишнее любопытство, глупая фраза или неверный шаг грозили разоблачением. Пришлось балансировать на лезвии ножа, ведь подозреваемых в деле – раз-два и обчелся. Чудо ещё, что не всплыли прежние дела. Ну, здесь уже Бог пронёс. И как только эта курица промолчала? А ведь сколько раз чуть было не сорвалась – глядела с немым укором, слезами блистала. Но нет! Рта не открыла.
Если Шварценберга осудят, старые тайны так и останутся пустым звуком. Мысль эта была приятной, но на самом деле всего лишь выдавала желаемое за действительное. И это Палачу было известно лучше всех на свете.
Раздражение всё нарастало и нарастало, пока не взорвалось гневом. Хотелось всё разнести в пух и прах, сокрушить, измочалить! Да сколько же можно так мучиться? Бока уже отвалились ворочаться…
