Юлия – свет в окошке, ребёнок, посланный судьбой на закате жизни. За одну слезинку своей ненаглядной крошки граф готов был убить кого угодно. Жаль только, что это не помогло бы изжить свалившуюся на семью беду. Литта лучше всех понимал, что виноват сам, ведь жениха внучке выбирал именно он, и теперь проклинал тот день, когда решил искать зятя среди наследников Светлейшего: первого человека империи при Екатерине Великой – князя Потемкина-Таврического.
Николай Самойлов – внучатый племянник Светлейшего – показался графу вполне подходящей кандидатурой. Литта встретился с его матерью и нашёл у сей почтенной дамы полное понимание всех выгод этого брака. Жадная и властная старуха обожала деньги, а своих детей держала в таких «железных рукавицах», что им и в страшном сне не могло присниться восстать против воли маменьки.
– Мой Ник будет счастлив просить руки вашей Жюли, – изрекла Самойлова, просмотрев список приданого.
Она оказалась права лишь наполовину, её сынок не только сделал предложение, но и женился, однако тут же сбежал из столицы в Москву, где теперь со скандальным размахом просаживал женино приданое.
Воспоминания о мерзавце Нике растравляли графу душу. «Не хочет жить в семье – не нужно! Пусть вернёт деньги – и катится ко всем чертям! Найдём новую партию, ещё лучше прежней», – размышлял Юлий Помпеевич.
Впрочем, не всё было так просто: деньги деньгами, но требовалось ещё и уговорить Юлию. Та, как все красавицы, увидев равнодушие мужа, задалась целью покорить его и, не получив желаемого, ужасно страдала. Сегодня Литта хотел устроить внучкины сердечные дела. Только действовать он собирался с оглядкой, чтобы на сей раз не прогадать.
Наконец-то лакей доложил о приезде гостьи. Юлий Помпеевич на радостях потёр руки: пока всё шло как надо. Он сам поспешил навстречу баронессе и, увидев необъятную, как гардероб, фигуру в чёрном, раскланялся и провозгласил:
– Дорогая Евдокси, как я рад снова вас видеть! Я не садился обедать, надеялся, что вы составите мне компанию.
– Благодарю, – заулыбалась дама, но Литта успел заметить настороженный взгляд заплывших чёрных глаз.
Граф повёл гостью в столовую, и пока они обедали, развлекал её светским разговором, где перемежал сплетни, колкости в адрес общих знакомых и прозрачные намёки на то, каким влиятельным человеком стал он сам. В последнем баронессу можно было и не убеждать: она прекрасно знала о недавно пожалованной ему должности обер-камергера. Однако Литта решил, что кашу маслом не испортишь, и в ярких красках повествовал, как купается в монарших милостях. Наконец он решил, что можно перейти к делу, и начал разговор:
– Дорогая Евдокси, вы знаете, что я – старый друг вашей семьи и полностью вам доверяю. Поэтому я и подумал о вас, как о человеке, способном помочь мне, ну, а я, в свою очередь, не оставил бы это без благодарности.
Баронесса явно заинтересовалась.
– Конечно, вы всегда можете на меня рассчитывать. Но что случилось? – осведомилась она.
– Ну, дорогая, то, что случилось, обсуждают обе столицы, ещё немного – и слухи дойдут до царской семьи. Речь идёт о безобразном поведении моего зятя, Самойлова: он разоряет бедняжку Юлию.
– Ах, как я вам сочувствую, – часто, как курица, закивала головой Евдоксия. – С детьми всё так сложно. Мой сын тоже меня расстраивает, он совсем не понимает нужд матери, а мой неразумный муж сделал Алекса единственным наследником. Я оказалась в ужаснейшем положении!..
– Вот об этом я и хотел с вами поговорить, – оживился граф. – Если бы вы оказали мне небольшую услугу, я мог бы помочь вашему горю. Небольшой подарок, тысяч в пять, на время облегчил бы ваши страдания, а в моей семье восстановился бы мир.
– Что нужно делать? – насторожилась гостья, но жадный блеск глаз спрятать не смогла.
Вот и славно! Рыбка-то клюнула… Литта перешёл к главному:
– Я хочу развести Юлию с мужем. Теперь я убеждён, что для моего семейства это осталось единственным выходом из положения.
– Но чем же я могу вам помочь?
– Повлияйте на своего сына, а он поможет мне.
– Я уж и не знаю, как к нему подступиться, – вздохнула Евдоксия, – Алекс так раздражён, тем более что приглашения из министерства всё нет.
– Оно придёт – как только мы закончим это дельце.
До баронессы начал доходить смысл сказанного:
– Так это вы затягиваете назначение моего сына? – изумилась она.
– Не забывайте, дорогая, кто ему это назначение устроил! Я сделал первый шаг, сделаю и второй, но пока Алекс мне нужен в Москве.
– Зачем? Объяснитесь же наконец! – лицо женщины побагровело под слоем белил.
– Не волнуйтесь вы так, – посоветовал Литта и перешёл к сути дела: – Алекс – прекрасный молодой человек. Я думаю, что такой красавец обязательно понравится Юлии, тем более что они шапочно, но знакомы. Девочке нужно только повнимательнее к нему присмотреться, и она не устоит. Как только Жюли увлечётся вашим сыном, она охотно согласится на развод с Самойловым. А я уж добьюсь, чтобы этот наглец вернул приданое до последней копейки, даже если при этом он пойдёт по миру. После того как дело будет сделано, вашему сыну придёт долгожданный вызов, и он уедет в Петербург, а вы получите оговоренный подарок.
– Сын не послушает меня, он всё сейчас делает мне назло, – вздохнула баронесса. – Что бы я ни посоветовала, он поступает наоборот.
– Так вы и скажите наоборот! Прикажите ему не приближаться к Юлии, и я сделаю то же самое. Вот увидите – они полетят друг к другу, как мотыльки. Поверьте, я давно так поступаю, когда хочу чего-то добиться от внучки.
Евдоксия хмыкнула, но согласилась:
– А знаете, это может получиться.
Поразмыслив, она подняла на собеседника глаза. По их жадному блеску Литта догадался, что речь пойдёт о деньгах. Интуиция его не подвела. Евдоксия заговорила: – Я согласна помочь вам, но думаю, что подарок должен составить десять тысяч, и я хотела бы получить его прямо сейчас.
– Договорились! – согласился Литта. – Но вы побеседуете с Алексом сегодня же.
Баронесса пообещала итальянцу всё, что он от неё требовал, и получила толстенный кисет с десятью тысячами серебром. За один день она разбогатела на огромную сумму! Это следовало отметить. Вечерком можно наведаться в салон Козловских – там всегда играют по-крупному, ну, а пока Евдоксия взобралась на мягкие подушки экипажа и отправилась на Тверскую.
Экипаж подкатил к дому Чернышёвых. Засуетились лакеи – открывали дверцу, опускали подножку – и всё это ради мерзкой туши, именуемой баронессой Шварценберг. Хочешь не хочешь, но и Палачу пришлось наблюдать за этой мерзкой суетой.
Говорят же, что Бог шельму метит, значит, весь мир давно должен был понять, что отвратительная внешность Евдоксии отражает её внутреннее уродство. Почему же этого не случилось? Почему одним всё – а другим ничего?!.
