— Ты с Чернобогом-то виделся? — спросил мистер Нанси, когда они вышли в душную флоридскую ночь. Мимо то и дело с гудением проносились здоровенные летающие тараканы, а под ногами кишмя кишели еще какие-то членистоногие, пощелкивавшие на ходу твари. Мистер Нанси раскурил сигарку и тут же зашелся в отчаянном приступе кашля. Сигарки он, впрочем, так и не бросил.
— Когда я вышел из пещеры, его там уже не было.
— Домой, наверное, умчался. Там теперь будет тебя ждать, вероятнее всего.
— Ну да.
До конца улицы они дошли молча. Бар по виду был так себе, но по крайней мере он был открыт.
— По первому пиву проставляюсь я, — сказал мистер Нанси.
— Мы только по одному и собирались выпить, не больше, вы не забыли? — поинтересовался Тень.
— Ну что ты за человек такой? — вскинулся мистер Нанси. — Вечно придирки какие-то мелочные…
Мистер Нанси заплатил за первые два стакана пива, потом Тень заплатил еще за два. Потом он с ужасом наблюдал за тем, как мистер Нанси уламывает бармена запустить караоке, после чего — уже с чувством неловкого изумления — за тем, как старик, добравшись через пень-колоду до последней строчки «Что нового, киска?», перешел к весьма мелодичному и довольно уверенному исполнению «Как ты сегодня хороша»
[136]
. Голос у него оказался очень даже ничего, с последними нотами песни та немногочисленная публика, которая была в баре, начала мистеру Нанси аплодировать и выкрикивать что-то не слишком членораздельное, но явно одобрительное.
К тому времени как он вернулся к стойке, возле которой стоял Тень, вид у него стал куда свежее прежнего. Ни тебе красных глаз, ни серовато-бледной кожи.
— Ну, теперь твоя очередь, — сказал он Тени.
— Исключено, — отрезал Тень.
Но мистер Нанси уже заказал им еще по стакану пива и протягивал Тени залапанную распечатку с репертуаром загруженных в аппарат песен.
— Просто выбери ту песню, в которой знаешь слова, и все дела.
— Не смешно, — сказал Тень.
Мир уже потихоньку тронулся у него перед глазами в кругосветное плавание, и сил на то, чтобы спорить с мистером Нанси, не было решительно никаких, и вот уже мистер Нанси поставил на аппарате «Не дай понять меня не так»
[137]
, и вытолкнул его — в буквальном смысле слова — на крохотную самопальную эстраду в дальнем углу барной залы.
Тень взял в руки микрофон так, будто боялся, что эта штука того и гляди оживет, а потом пошла музыка, и он через силу просипел первое слово: «Бэйби…» Никто из сидевших в баре людей ничем в него не запустил. Да и слово раскатилось по языку как-то само собой. «Теперь ты понимаешь меня?» Голос у него был хрипловатый, но мелодичный, да и сама по себе эта хрипотца к песне подходила. «Порой мне кажется, что я сошел с ума. Но ты ведь знаешь сама, такое с каждым бывает…»
И он все пел и пел, даже и тогда, когда они шли домой, сквозь звенящий, плотный воздух флоридской летней ночи, двое мужчин, молодой и старый, и оба нетвердо держались на ногах, и оба были совершенно счастливы.
— «Пусть я не ангел, но я и не дурак, — пел он, обращаясь к паукам и крабам, к тараканам, ящерицам и прочей ночной твари. — Мой бог, не дай понять меня не так!»
Мистер Нанси довел его до кушетки. Кушетка оказалась Тени явно не по росту, и он решил, что будет спать на полу, но к тому времени, как решение спать на полу окончательно оформилось у него в голове, он уже спал мертвым сном, полулежа-полусидя на том крохотном диванчике.
Поначалу ему ничего не снилось. Он просто провалился в теплую и уютную темноту. А потом в темноте возник огонь костра, и он пошел на свет.
— Неплохо у тебя получилось, — шепотом, не открывая рта, сказал человек-бизон.
— Я даже не знаю, что я такого сделал, — сказал Тень.
— Ты установил мир, — ответил человек-бизон. — Ты взял наши слова и сделал их своими словами. Им все это время было невдомек: то, что они вообще были здесь, на этой земле — и люди, которые их почитали, были здесь — это все только потому, что нас это устраивало. Но мы ведь можем и передумать. И очень может быть, что в конце концов мы передумаем.
— А ты тоже бог? — спросил Тень.
Человек-бизон покачал головой. На секунду Тени даже показалось, что его вопрос рассмешил это существо.
— Я — земля, — сказал человек-бизон.
А потом в этом сне было что-то еще, чего Тень не запомнил.
Проснулся он от какого-то шкворчащего звука. Голова разламывалась, в глазах пульсировала боль.
Мистер Нанси уже приготовил завтрак: на столе возвышалась стопка блинчиков, рядом потрескивал только что снятый со сковороды бекон, залитый великолепными яйцами, и пахло кофе. Старик был бодр и свеж как огурчик.
— Голова у меня болит, — сказал Тень.
— Хороший завтрак — и ты встанешь из-за стола другим человеком.
— Я бы предпочел остаться тем же самым человеком, вот только голову бы другую приставить, — пожаловался Тень.
— Ешь, — сказал мистер Нанси.
Тень стал есть.
— Ну а теперь как ты себя чувствуешь?
— Чувствую, что голова болит по-прежнему. Вот только теперь у меня еще желудок полный, и такое впечатление, что ему это очень не нравится.
— Пойдем со мной.
Рядом с диваном, на котором, укрытый африканским одеялом, Тень провел ночь, стоял сундук темного дерева, очень похожий на пиратский, только несколько меньших размеров. Мистер Нанси открыл висячий замок и отвалил крышку. В сундуке было полным-полно каких-то коробочек.
— Тут есть одно древнее африканское лекарство, чисто растительное, — сказал он. — Из коры полярной ивы, ну и прочие всякие дела.
— Типа аспирина, что ли?
— Ну да, — кивнул мистер Нанси. — Точь-в-точь, ничуть не хуже.
Порывшись в коробочках, он извлек из-под них огромную темную склянку непатентованного аспирина, вытряхнул на ладонь пару белых таблеток и протянул их Тени:
