Голос у него был какой-то придушенный и звучал странно.
Он лежал в ванне. Вода была горячая. То есть ему показалось, что она горячая, хотя в действительности она могла быть какая угодно. И доходила она ему до самого горла.
— Самая большая глупость, которую можно сделать, если человек замерз и умирает, — положить его к огню. Вторая по очередности — это завернуть его в одеяла: в особенности если на нем холодная и мокрая одежда. Одеяла заизолируют его полностью и не позволят согреться. Третья — но это уже мое личное мнение — это выкачать из него всю кровь, согреть и закачать обратно. Хотя медики сейчас именно такую процедуру и предпочитают. Сложно и дорого. И просто глупо.
Голос шел откуда-то сверху и сзади.
— Ну, а самая быстрая и эффективная вещь, которую можно в подобной ситуации предпринять, известна морякам уже не одну сотню лет — и они пользуются ею, когда поднимают на борт тонущего в холодном море человека. Нужно положить его в горячую воду. Не слишком горячую. Просто горячую. А ты, кстати — просто к сведению, чтобы ты знал — был уже практически на том свете, когда я тебя вытащил. А теперь как ты себя чувствуешь, Гудини?
— Болит, — сказал Тень. — Все тело болит. Вы мне жизнь спасли.
— Ну, если на то пошло, трудно спорить против очевидного. Ты, кстати, голову сможешь сам держать?
— Попробую.
— Тогда я сейчас тебя отпущу. Ну, а если начнешь уходить под воду, выдерну снова.
Рука, которая держала его за волосы, ослабила хватку.
Почувствовав, что начал сползать вниз, он раздвинул руки в стороны, прижал их к стенкам ванны и положил затылок на бортик. Ванная комната была маленькая, сама ванна — металлическая, с проржавевшей и поцарапанной эмалью.
Потом в поле его зрения попал сам старик. Вид у него был озабоченный.
— Ну что, получше стало? — спросил Хинцельманн. — Расслабься и просто полежи так немного. У меня здесь тепло и уютно. А как будешь готов — скажешь. Есть у меня один халат, который даже на тебя налезет, а джинсы твои я тем временем положу в сушилку, ко всякой прочей твоей одежке. Как тебе такие перспективы, Майк?
— Меня по-другому зовут, на самом деле.
— Ну, это тебе, конечно, виднее. — Сморщенное, как у гоблина, старческое лицо сложилось в недовольную гримаску.
Чувство времени у Тени исчезло: в ванне он лежал до тех пор, пока не прошло жжение по всему телу, и пока он не смог сгибать и разгибать пальцы на руках и ногах, не испытывая при этом слишком сильной боли. Хинцельманн помог ему выбраться из ванны и слил теплую воду. Тень сел на белый эмалированный край, и они — вдвоем — принялись стягивать с него джинсы.
Потом он — в самом деле без особого труда — втиснулся в тесный махровый халат, после чего с помощью старика перебрался в жилую часть квартиры и рухнул на древний диван. Чувствовал он себя изможденным и вялым: он устал смертельно, но по крайней мере остался в живых. В камине горели настоящие дрова, полуполешки. Со стен с немым удивлением взирали на него с полдюжины пыльных оленьих голов, которые делили все свободное пространство с несколькими крупными, покрытыми лаком рыбинами.
Хинцельманн удалился с джинсами Тени, и Тень услышал, как в соседней комнате на секунду перестала тарахтеть сушилка, а потом заработала снова. Старик вернулся с кружкой, от кружки шел пар.
— Это кофе, — сказал он, — неплохое стимулирующее средство. И еще я туда плеснул немного шнапса. Совсем чуть-чуть. Раньше мы всегда так делали. А нынешние доктора против.
Тень обхватил кружку обеими руками. На ней сбоку была картинка — комар — и к нему надпись: СДАВАЙТЕ КРОВЬ — ПРИЕЗЖАЙТЕ В ВИСКОНСИН!
— Спасибо, — сказал он.
— Ну, а для чего же еще нужны друзья, — отозвался Хинцельманн. — Может, когда-нибудь и ты меня спасешь. И вообще, хватит на эту тему.
Тень глотнул кофе.
— Я думал, что все, умер уже.
— В рубашке ты родился, вот что я тебе скажу. Я на мосту стоял — потому что прикинул, что с большой долей вероятности главный день в году настанет именно сегодня. Когда доживаешь до моих лет, такого рода вещи начинаешь чувствовать. Ну вот, значит, я там и стоял, со старыми своими часиками в руке, а тут смотрю — ты на лед спускаешься. Я заорал, как мог громко, но голову даю на отсечение, что ты меня не услышал. Потом я увидел, как машина ушла под лед, и ты с ней вместе, ну, думаю, крышка парню, но на лед тем не менее спустился. Страшно было, жуть — аж мурашки по коже. Ты под водой проторчал минуты две, не меньше. А потом гляжу — в том самом месте, где машина нырнула, рука твоя торчит из воды, — я как будто привидение увидел, честное слово… — Он немного помолчал. — Нам обоим с тобой крупно повезло, что пока я тебя тащил из воды, а потом до берега, лед не проломился.
Тень кивнул.
— Спасибо вам огромное, — сказал он Хинцельманну, и гоблинское сморщенное лицо старика просияло.
Тень услышал, как где-то в дальней части дома вроде как закрылась дверь. Он глотнул еще кофе.
Теперь, когда способность здраво рассуждать начала понемногу к нему возвращаться, он начал задавать себе вопросы.
Например: каким образом этот крохотный старичок, росту в котором было вполовину меньше, чем в Тени, а весу — так наверное, раза в три, умудрился доволочь его бесчувственное тело по льду через все озеро сначала до берега, а потом еще и поднять по склону и загрузить в машину. И как Хинцельманну удалось втащить его в дом, поднять и уложить в ванну.
Хинцельманн встал, подошел к камину, взял щипцами из поленницы тоненькое полешко и аккуратно положил его в самый огонь.
— А вы не хотите узнать, зачем я вообще вышел на лед?
Хинцельманн пожал плечами.
— Это не мое дело.
— Вот чего я все никак не могу взять в толк… — сказал Тень, а потом немного помедлил, собираясь с мыслями. — Я никак не могу понять, зачем вы вообще кинулись меня спасать.
— Ну, — ответил Хинцельманн, — просто меня в свое время так воспитали: если видишь, что человек попал в беду…
— Да нет, — перебил его Тень. — Я не об этом. Я о том, что всех этих детей убили вы. Убивали их каждую зиму. И я — единственный человек, который вас вычислил. Вы же не могли не заметить, как я открываю багажник. Почему вы просто не дали мне утонуть — и все дела?
Хинцельманн склонил голову на бок. Потом задумчиво почесал нос, покачиваясь взад-вперед на носках туфель.
— Ну, — сказал он наконец, — вопрос-то, конечно, интересный. Скорее всего, просто потому, что у меня кое перед кем есть должок. А я свои долги привык выплачивать до последнего пенни.
