Часть 1. Темная ночь
Полу…
Я получеловек, а получто-то —
Полу-Икар, полуикота,
Полунектар и полурвота.
Бреду в бреду средь полусброда.
Во мне есть сердца половина:
Полусвятой, полускотина.
И вьётся жизнь средь серпантина:
Полувысот, полунизины.
Я полумуж и полупапа,
Я полутрус, что полудрапал.
Я дождь, который полукапал,
Полусмеялся, полуплакал.
Я взрослый полуотморозок,
Застывший в костной полупозе,
Писавший что-то в полупрозе
Пером, что Бог по полу возит.
А на полу, средь грязи пола
Пружинит комом моё горло,
И комья правды полуголой
Стучат в литавры полусоло:
О том, что в мире полужестком
Все полусложно, полупросто,
На каждый пост – два перепоста,
И крест стоит в нуле погоста.
И победителей не будет.
Но кто-то всех полуразбудит
И полусонных в плеть закрутит,
И имя оных – ПОЛУЛЮДИ
Модели «полуавтомат»:
Кто полугад, кто полубрат.
Им всем поставят полумат,
И всё сплетется в полуад.
Люди добрые, люди русские
– Вот здесь остановите, пожалуйста, я выйду.
– Может, во двор заехать?
– Не надо, я пройдусь.
– С вас пятьсот девяносто рублей. Поставьте мне оценку, если не трудно…
– Конечно, пятерку поставлю – не волнуйтесь.
– Спасибо, всего доброго.
– Удачи.
Я выхожу из «Яндекс-такси» на свежий ночной воздух. Все в этой фразе неправда. И воздух в районе Ходынки не свежий, и Яндекс – интернет-поисковик, а не такси. Живу во лжи, как и остальные пятнадцать миллионов москвичей, и не замечаю этого. Сейчас заметил, потому что в зюзю пьяный. Но мне все равно. Именно поэтому и все равно. Когда пьяный, я добрый. Так, по крайней мере, говорит моя жена. Мы с ней вместе уже двадцать лет. Последние пять она внесла корректировку в поставленный диагноз: «Только когда пьяный, только тогда и добрый». Подразумевается, что в остальное время – злыдень злыднем. Такой вот заколдованный алкоголем мальчик сорока четырех годков. Или расколдованный? Неважно. «Я в зюзю добрый сейчас». Красивая фраза. Это я сам придумал, только что. Если в зюзю пьяный, почему бы и не быть в зюзю добрым? Тем более мы все сегодня в зюзе. Вся страна, не один я. Вместе веселее…
Обычно я не ставлю отметок водителям из интернет-такси. Но сейчас – я добрый. Вечер удался на славу. Я был в гостях у друзей на даче.
Опять вру: не на даче, а в доме. Это у меня дача, в сорока километрах по Новой Риге, а у них дом прямо за МКАД. Живут они там весело, как в последний день Помпеи. Летом 2015 года все так живут. Толпы народа в ресторанах, а говорят еще – кризис. Кризис, говорят, и отжигают, отплясывают, отпивают из бокалов, отрываются и летят, летят… То есть думают, что летят. На самом деле падают. Падать – это весело, дух захватывает! Я вот тоже, когда из такси вышел, чуть не упал, но удержался. А мой друг падает. Он банкрот почти, устраивает вечеринку за вечеринкой, чтобы падать было веселее. Сегодня дегустировали виски вслепую, делали ставки: кто угадал – выигрывает. Я угадывал. Доугадывался так, что еле на ногах стою – добрый и пьяный. Я стою, я еще не совсем банкрот, и у меня дача, а мой друг – совсем, но у него дом. Впрочем, падаем мы с ним вместе, просто он чуть быстрее. Чтобы отогнать грустные мысли и поправить карму, я достаю из кармана телефон и пытаюсь поставить водителю оценку.
«А может, не надо? – тихо и жалобно спрашивает меня внутренний голос. – Кто ты такой, чтобы его судить? Ведь сказано же: не судите и не судимы будете».
«Пошел в зюзю, – отвечаю я голосу вслух, – в зюзю, где я добрый и пьяный. Там и встретимся. А сейчас заткнись. Я обещал».
Голос утихает. Я довольно тыкаю пальцем в экран смартфона, в район пятой звездочки. Палец соскальзывает и попадает в район второй. Вот так, поправил карму, называется: теперь водитель не получит новых заказов, и его очаровательные узкоглазые киргизские детки умрут с голоду. И смерть их будет на моей совести. Благими намерениями дорога вымощена… известно куда. Туда я и отправлюсь после своей смерти. Правда, казус с водилой будет стоять на девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девятом месте в списке моих грехов. Но тем не менее… Надо было слушать голос. «Девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять грехов, – печально думаю я и тут же радуюсь: остался один грех до миллиона – можно отпраздновать, нажраться…» В последнее время у меня столько поводов нажраться! Я их не ищу, они меня ищут. И находят. Жена говорит, что я медленно превращаюсь в алкоголика. Слава богу, что медленно, ей, наверное, хотелось бы ускорить процесс. Ведь только когда пьяный, я добрый. Тем не менее и моим пьянством она недовольна. Не поймешь ее… Раньше, когда я выступал в высшей лиге борцов за денежные знаки, я пил, конечно, реже, строго раз в неделю – по пятницам. Но пил так, что несколько суббот едва не стали последними в моей жизни. Один раз даже попал в реанимацию с алкогольным отравлением. И ее это особенно не волновало. Сейчас, когда я ушел на тренерскую, так сказать, работу, – появилось время. Естественно, я пью чаще. Но ведь и меньше же. Намного меньше! Во всяком случае, без последствий в виде реанимации. Вот тут и появился термин «алкоголик». А какого, собственно, черта? Я, Витя Соколовский, 1971 года рождения, прекрасно выгляжу и чувствую себя намного лучше, чем раньше. Многие даже отмечают, что я помолодел. Нет, пилит: алкоголик, спиваешься, деградируешь… Сегодня я попросил хозяина дома, где дегустировал виски, разъяснить эту загадку. Он умный мужик, женат, в отличие от меня, четвертым браком, имеет огромный опыт, теоретически должен помочь. И помог.
– Понимаешь, друг, – сказал он, – с точки зрения женщины, редкие, но сильные загулы не мешают жизни семьи. Допустимое отклонение. А регулярное употребление алкоголя, хоть и в небольших дозах, ставит под угрозу благополучие детенышей и гнезда. Миром правят самки и их великий вождь – Чарльз Дарвин. И правильно, что правят, иначе не было бы уже давно никакого мира.
Ситуация прояснилась. Я было обрадовался, что все оказалось так просто. Хорошо иметь таких опытных и башковитых друзей. Рано радовался… Сделав паузу в полминуты, друг похоронно улыбнулся и продолжил:
– А вообще, видимо, ты ее просто раздражаешь. Прошла любовь, завяли помидоры… Бывает, не расстраивайся.
Кстати, произнося эти слова, он уже был пьяный. Но не добрый, как я. Иначе бы промолчал…
* * *
Шатаясь, как грустная ива над реченькой, я перехожу дорогу, и юбилейный грех проносится мимо меня на скорости около ста километров в час. «Мерседес SL» купе чего-то там едва не задевает меня своей умопомрачительной красоты бочиной. «Вот сбил бы сейчас, – думаю я вяло, – и все, точка. Миллионный грех. Вместо пышных торжеств с громким загулом по случаю юбилея – пышные похороны на пороге сорокапятилетия. Я – в ад, водитель «мерса» – в тюрьму. И обиднее всего, что даже нажраться не успею… Черти в аду небось стол не накроют».
