– Нет, нет! Не может быть! Изыди, сгинь! Свят, свят, свят…
* * *
Я не хочу о нем писать, правильно сказал мой брат Чекист: не нужно будить лихо, пока оно тихо. Гордый и шаловливый мозг завел меня в такие дебри, из которых уже не выпутаться. Ничего интересного, всё по скучному, однообразному шаблону, где помимо большого количества боли присутствуют лишь глупость и тяжелый русский рок с блатными аккордами на трехструнных балалайках.
Обидевшись, что его не взяли в КГБ из-за четвертинки еврейской крови, Витя-Эмигрант уехал в восемнадцать лет в Штаты. Конечно, в Нью-Йорк – куда же еще? Хлебнул, как водится, сначала дерьма. Работал таксистом, потом водителем лимузина по вызову. Однажды повезло: вез из аэропорта какую-то шишку с Уолл-стрит, понравился клиенту, стал работать в банке. Сперва курьером, потом приподнялся, дорос до помощника брокера. Закончил что-то с грехом пополам, не отрываясь от работы, поднял немного деньжат, купил домишко в Нью-Джерси, зажил. Жену все равно из Москвы привез, не привлекали его эмансипированные американки. Конечно, Аньку. Встретил случайно на дне рождения друга, когда родителей навещать приехал. Зоопарк, богатая свадьба в Night Flight – далее по тексту, с небольшими вариациями. Увез жену с собой в Америку, поселил в доме, родили дочку, Женькой назвали, точнее – на американский манер Джени.
В середине девяностых русское происхождение на Уолл-стрит вдруг обернулось большим плюсом. Из России косяками поперли нувориши. Кто-то должен был их обслуживать. Эмигрант подсуетился, сделал на русских клиентах карьеру – вице-президент банка или что-то вроде этого. Переехали в Бруклин, в дом побольше, к тридцати он стал миллионером – очень неплохо для эмигранта, начинавшего таксистом. Хотя новые русские друзья его успехов не оценили, более того, жалели они его. Мол, чего такой толковый парень в этом червивом Большом яблоке забыл? Москва – вот где куются настоящие бабки! Он долго держался. Ни появляющиеся яхты, ни самолеты новых русских особого впечатления на него не производили. Склонный к анализу Витя-Эмигрант полагал, что производная от фьючерсов на нефть – слишком шаткая основа для благосостояния. И потом, дом у него хороший, работа прекрасная, а жена с дочкой еще лучше. Много ли человеку нужно для счастья? Но годы шли, а цены на нефть все перли и перли. Яхты новых русских сменились практически авианосцами, из самолетов полуолигархов можно было формировать эскадрильи, и Витя почувствовал, что жизнь проходит мимо. Он бы опять сдержался, если бы не Анька. Не привыкла она к Америке. Пока дочка маленькая была, еще держалась, хватало забот, а как подросла – совсем заскучала и обнаружила в своих глубинах большого русского патриота вперемешку с жесточайшей ностальгией. Пилить его начала: поехали, поехали, поехали, посмотри, как люди живут…
Наконец он не выдержал – в две тысячи третьем принял предложение очередного русского клиента и метнулся в Москву. Сначала везло: за последующие пять лет он увеличил свое состояние раз в двадцать, стал главой и совладельцем крупного русского инвестиционного банка, работал с государственными монополиями. Начал задумываться о покупке среднеразмерной, всего лишь метров в сорок, яхты. Но в две тысячи восьмом фортуна повернулась к Вите-Эмигранту своей оборотной стороной. Обратная сторона русской фортуны пахла тюремной парашей, разборками с участием бандитов и ФСБ, потерей денег, нервов, здоровья, а может быть, и жизни. Еле отбился. С тех пор Витя считал себя очень везучим человеком: здоровье, жизнь, свободу и даже бруклинский (правда, заложенный банку) дом ему все же удалось сохранить.
Как всегда некстати, после смерти любимого дедушки Славика в две тысячи седьмом забеременела Анька. Зачал будущего сына могущественным банкиром-миллионером, а родился он практически у нищего. Когда Витя в первый раз увидел розового, сморщенного младенца, ему стало очень перед ним стыдно. Пришлось даже сделать над собой усилие, чтобы взять мальчишку на руки. После рождения сына, названного в честь дедушки Славкой, он предложил жене вернуться в Нью-Йорк. Не старый ведь еще, тем более что жилье в Бруклине есть, и неплохое. Да и остатки репутации и связей кое-какие имеются. Начнет все сначала, найдет работу, и заживут они пуще прежнего. Анька ни в какую, и это несмотря на то, что подросшая дочка Женька жить в России практически не могла, считала окружающих соплеменников пафосными жлобами и больше всего мечтала вернуться на милую ее сердцу родину, которой она считала, конечно, Америку, а точнее – Нью-Йорк, а еще точнее – обожаемый ею Бруклин. Анька придерживалась диаметрально противоположных взглядов: Бруклин держала за провинциальную захолустную дыру, а Москву полагала центром мира. Цветущий в середине двухтысячных, благоухающий тропическими зарослями московский гламур совсем снес ей крышу. Она непрерывно учреждала многообразные благотворительные фонды, слыла меценатшей и вообще – чувствовала себя крайне востребованным членом общества. Вот тогда и прозвучало впервые в семье Вити-Эмигранта такое знакомое моим несчастным братьям слово «душно». Душно ей было жить с неудачником и алчным подпиндосником Витей. И дело не в деньгах, как наверняка подумал ее прагматичный и узко мыслящий муж. Просто человек, родина которого – зеленые доллары, жалкое существо, не понимающее величие русской широкой души и еще более широкого характера. Впрочем, сама Анька от американского паспорта отказываться не спешила, мотивируя это наличием проамерикански настроенной дочки, в чем, конечно, тоже был виноват ее непутевый супруг. В конце концов, прихватив маленького сына Славку, она ушла от Вити к другому мужчине. К кому – догадаться несложно. Безусловно, к Чекисту. Анька Водилы – к Жулику вроде меня, Анька Чекиста – к Водиле, а Анька Эмигранта – к Чекисту. Даже не смешно… Хотя получается какая-то шведская, разветвляющаяся семья. Еще печальнее, что жена Эмигранта ушла не просто к абстрактному работнику органов, а именно к тому, который совсем недавно наезжал на него, Виктора, и отжимал остатки многочисленных некогда активов. Как говорится, победитель получает всё. Витя, наверное, еще тогда прыгнул бы с моста, но спасла его, как и было заведено у всех моих братьев, дочка Женька. Ради нее жить стал, плюнул на неудавшуюся свою русскую жизнь, сел в самолет вместе с дочкой и вернулся в Нью-Йорк. А кому там нужен разорившийся русский банкир с подмоченной репутацией? Помыкался полгодика, перезаложил подорожавший бруклинский дом, устроил дочку в престижную частную школу и с несколькими сотнями тысяч, полученными за перезаклад дома, вернулся в Москву. Не до яхт уже стало, счета бы оплатить…
Работать на дядю его никто не брал, пришлось изобретать свой бизнес. Занялся микрокредитами. Нефтяные фьючерсы к две тысячи десятому качнулись, наконец, в нужную сторону, и дело пошло. Не так, конечно, как раньше, но на оплату обучения дочки и выкуп закладной по бруклинскому дому хватало. И то слава богу! Работал Витя много, свободное время тратил на поездки к Женьке в Америку. Бедная девочка отказывалась и на день приезжать в так опостылевшую ей Россию. Боялась, что не выберется больше обратно. Казалось, жизнь Эмигранта входит в привычную, устоявшуюся колею. Смягчившаяся за годы семейного счастья с Чекистом Анька даже разрешила раз в две недели, по выходным, видеться с сыном и два раза подписала согласие на вывоз Славки в Америку для встречи с сестрой.
