Это были такие гнетущие мысли, что Стас радовался наплыву больных. За работой удавалось забыть о собственной несостоятельности и о том, что самая желанная женщина потеряна навсегда.
Хирурги угомонились только в третьем часу ночи. Стас аккуратно, стараясь не шуметь, осмотрел своих пациентов. Все койки заняты, и не просто все, а ВСЕ. То есть работают все аппараты ИВЛ, и даже если они оставят вновь прибывшего пациента на каталке, его некуда будет подключать. А ведь закон подлости действует в реанимационном отделении безотказно. Если отделение интенсивной терапии забито под завязку, значит, жди пару-тройку ком. И наоборот, если ты приходишь на смену и принимаешь пустые палаты, смело ложись спать – до утра никого не будет. Существует правило, согласно которому в реанимационном отделении обязательно должно быть свободное место. А медицина – это такая наука, где все законы обязательно срабатывают именно тогда, когда их нарушаешь. Можно сделать флюорографию тысяче человек и случайно пропустить одного, но именно у этого одного впоследствии обнаружится ужасающий туберкулез. Если врач не выполняет даже одно-единственное правило из многих в надежде, что обойдется, можно быть на сто процентов уверенным: НЕ обойдется.
Стасу очень не хотелось поднимать персонал хирургического отделения, но оставлять стационар без реанимационных коек он не решился.
Написав переводные эпикризы, он немножко расслабился и тут же ощутил сосущую пустоту под ребрами. «Я же с утра ничего не ел!» – сообразил Грабовский и принялся быстро делать бутерброды.
Не успел он положить на колбасу маринованный огурчик, как его вызвали в приемное отделение.
С треском опустив трубку на ни в чем не повинный телефонный аппарат, Стас схватил реанимационный чемодан и побежал в приемное, на ходу откусывая от своего бутерброда. Огурчик, увы, свалился на первом же повороте.
– Ну? – спросил он грозно, шлепая чемодан на стол медрегистратора.
– Ничего страшного, доктор! – Медсестра Соня улыбнулась ему так, что Стас сразу забыл про усталость. – Обычный эпилептический припадок. Иван Сергеевич уже бинт между зубов засунул, под голову подложил одеяло, сейчас за руки держит.
– Иван Сергеевич, похоже, только и делает, что борется с больными. – Соня была свой человек, с ней можно было и позлословить.
Стас всегда удивлялся, как на такой собачьей должности ей удается сохранять доброжелательность и какое-то особенное, светлое, спокойное, но слегка ироничное обаяние. Помимо легкого характера, Соня обладала великолепной фигурой и очаровательным личиком фотомодели, но при этом коллеги женского пола любили ее не меньше, чем мужчины. Аура спокойной доброжелательности, исходившая от нее, уничтожала на корню и похотливые мысли мужчин, и зависть женщин.
В Сонины дежурства приемное отделение становилось самым людным местом в больнице, врачи обоих полов покидали свои комфортабельные ординаторские и отправлялись к Соне в гости. Она поила всех чаем с печеньем, внимательно слушала докторские рассказы, ахала, охала, но в самый неожиданный момент говорила какую-нибудь колкость, улыбаясь хитро, как лисичка.
В любое время суток она была готова к работе и никогда не уговаривала докторов обойтись, например, без ЭКГ или без гипсовой повязки.
Хороший аппарат ЭКГ в приемном отделении появился совсем недавно, еще весной приходилось снимать пленки допотопным прибором, который нужно было заземлять на батарею или водопроводный кран и который никак не хотел записывать кардиограмму, зато с похвальной чуткостью реагировал на электромагнитные колебания в атмосфере.
Однажды Зоя Ивановна брала в операционную молодого мужчину с холециститом. Соня долго воевала с кардиографом, а потом в сердцах спросила: какой дурак вообще назначил ЭКГ?
– Вот они мы, – засмеялась Зоя, – два дурака сидим. Выбирай, кто тебе больше нравится.
Если бы какая-нибудь другая медсестра вздумала обзывать докторов в прямом эфире, Зоя Ивановна жестко отчитала бы ее, но в Сониных устах это прозвучало невинной подначкой.
Купаясь в лучах Сониного обаяния, Стас просмотрел направление «Скорой помощи» и набрал в шприц противосудорожные препараты. Ваня, конечно, мужик хороший, но толку от него мало. За год аспирантуры только и научился крепко держать пациентов за руки да громко на них орать. Диагнозов у него в арсенале было всего два, и те не значились ни в одном медицинском справочнике. Доставив очередное тело в реанимацию, Ваня цыкал зубом, говорил «урод комнатный» или «мудило гороховое», и все его рекомендации по лечению сводились к надежной фиксации больного на койке.
Поэтому Стас чуть не выронил шприц, когда вошел в смотровой кабинет и увидел, как Люцифер гладит по голове пациентку, неопрятную женщину лет пятидесяти.
– Вот и все, моя хорошая, – ворковал он. – Отдохнешь немного у нас, а завтра домой пойдешь. Ни о чем не волнуйся. Все хорошо. Все в порядке.
– Что тут, Ваня?
– Обычный эпилептический припадок. Больная самостоятельно вышла, думаю, в реанимацию смысла нет класть. Я ее к себе в отделение заберу, пусть до утра поспит. А ты чего пришел? Я вообще-то не звал.
– Соня позвонила.
– Вот тебе и раз! Очередной предательский удар по самооценке, – фальшиво вздохнул Ваня. – Они тут все думают, если я ведрами не лью в пациентов психотропные препараты, значит, я плохой врач. Ну, может, и не думают, а у меня, наоборот, бред величия. Все так сложно, так сложно. Ну, как ты, все в порядке? – Он обернулся к женщине. – Вот и славно. Сейчас еще один доктор посмотрит, и поедешь в палату.
Ваня вызвал невропатолога. На всякий случай следовало проверить, нет ли у больной органического поражения мозга.
Стас решил, что может позволить себе несколько минут спокойной жизни, и вышел на улицу покурить. Некурящий Иван увязался за ним.
На крыльце он сладко зевнул, с шумом втянул в себя свежий ночной воздух и, как лошадь, потряс головой.
– Слушай, спать хочу, просто сил нет! Всю ночь сегодня с наркоманами воюю, сплошные передозы.
– Да? – удивился Стас. – А я почему не в курсе?
– Они нужны тебе, что ли? У вас сегодня вроде и без моих упырей аншлаг.
– Полагается вообще-то наркотические комы в реанимацию класть.
– На фиг! – сказал Ваня решительно. – Есть такой чудотворный препарат налоксон. Доставляют буквально бездыханное тело, делаешь налоксончик, и тело прямо на игле открывает глаза, встает и посылает доктора по всем известным ему адресам. А я с чистой совестью пишу: «Самостоятельно покинул приемное отделение».
Соня, вышедшая к ним на крыльцо с сигаретой, расхохоталась.
– Иван Сергеевич, нельзя сказать, что больной, вышвырнутый на улицу вашей могучей рукой, покидает отделение совсем уж самостоятельно. А сегодня один вспомнил, что у него тромбофлебит, у Ивана Сергеевича рекомендации попросил. Иван Сергеевич ему и говорит: «Рекомендация моя тебе будет такая – пошел вон отсюда». А помните, как мы вас один раз вызвали? – Соня сделала большие глаза и закусила губу, чтобы сдержать приступ смеха. – Представляете, Станислав Евгеньевич, мы попросили доктора Анциферова заломать алкаша, который у нас буянил. Ваня выходит в холл, зычно так кричит: «Иванов!» Иванов откликается, Ваня ему говорит свою коронную фразу: «Пошел вон отсюда!» И тут я вижу, что у меня на столе лежит направление на еще одного Иванова. Я вылетаю в холл с криком: «Иван Сергеевич, это не тот Иванов!» Доктор спокойно так, на одном дыхании: «Ах не тот! Тогда возвращайся!» Ох, Иван Сергеевич, Иван Сергеевич! Доиграетесь вы когда-нибудь. Нельзя так с пациентами, даже если они наркоманы.
