– Так тоже нельзя, Ваня. Что за детский принцип – хочу, и все?
– Такой принцип, что если я нашел среди моря дур одну нормальную женщину, то мне без разницы, что она дышит воздухом на тринадцать лет дольше моего! Меня к ней тянет, и эта тяга – самое лучшее, что я когда-нибудь чувствовал в своей жизни. Я могу тебя послушаться, сказать: «Ага, она слишком старая для меня» – и завтра же найти себе прекрасную двадцатилетнюю девственницу. Предположим, она будет даже умной, порядочной и доброй и полюбит меня, но что толку, если мне-то будет на нее наплевать? Конечно, показывать друзьям молодую красавицу гораздо круче, чем Зою Ивановну, но я живу не для друзей, а для себя. И знаешь, что еще?
– Что? – спросил Стас угрюмо. Ванины слова оказались слишком созвучны его мыслям.
– Как профессионал, скажу тебе: человек может многое простить жене – предательство, обман, невнимательность, даже измену… Все, кроме одного. Он никогда не простит жене того, что не может ее полюбить. Это закон психологии.
Стас совсем расстроился. Он решительно навинтил пробку на бутылку, Анциферов понял намек и пошел к себе. А Стас растянулся на диванчике, закрыл глаза и предался мрачным мыслям. Он не любит Варю, это ясно. Он никогда не испытывал к ней такого влечения, как к Любе, никогда не мечтал о ней, и, наверное, если бы вдруг после первой встречи Варя исчезла, не оставив координат, он тут же забыл бы о ней. Да что там Люба! Даже к анестезистке Алисе он относился более тепло и уважительно, чем к собственной невесте. Даже пить чай вместе с Соней было ему приятнее, чем с Варей. Просто однажды он хладнокровно решил: «Ага, вот Варя, она симпатичная, умная, добропорядочная и воспитанная девушка. Будет мне хорошая жена».
Но как, черт возьми, они будут жить, если она раздражает его? Ладно бы еще у нее были реальные недостатки, которыми он мог бы объяснить свое недовольство, но она, черт возьми, почти безупречна. И что прикажете отвечать на вопросы: «Дорогой, почему ты дуешься? Я что-то сделала не так?» С нежной улыбкой говорить: «Не волнуйся, милая, все так. Ты просто меня бесишь!»
Глава 9
– Что ж, – Владимир Федорович отложил Любины листы и снял очки, – это лучше. Гораздо лучше. Начинай работать, по ходу дела разберемся.
Люба печально кивнула. Легко сказать: начинай работать! А если она не может? Если роман с Максимовым парадоксальным образом выпивает из нее все творческие силы? По идее она, окрыленная любовью, должна выдавать по десять страниц качественного текста в день! Вместо этого она тупо сидит за компьютером, предаваясь горьким размышлениям. Да что там сценарий, если она еле-еле заставляет себя поддерживать дома порядок!
Странно, в голове у нее много идей, мыслей и образов, но она почему-то боится писать. В последнее время ей стало казаться, что она, глупая, ни за что не сможет передать эти образы так хорошо, чтобы это понравилось другим людям и чтобы она сама осталась довольна. А раз ничего не получится, так стоит ли начинать?
Исподволь, где небрежным замечанием, где остротой, где просто брезгливой гримаской, Борису удалось убедить ее в том, что она полная бездарность. То, что он не смотрел ни одного фильма, снятого по Любиному сценарию, нисколько его не смущало. «Мелодрама – жанр для слабоумных, недалеких баб, работать в нем могут только бездарности и конъюнктурщики», – безапелляционно говорил он. Люба не напоминала ему ни о «Грозовом перевале», причисленном к десяти лучшим романам XIX века, ни об «Унесенных ветром». Она была уверена, что Борис тут же ответит ей демагогическим, но неопровержимым аргументом.
Странным образом Люба ловила себя на том, что, начав встречаться с Максимовым, как-то охладела к собственной внешности. Ей всегда нравилось хорошо одеваться, экспериментировать со стилем, но последнее время она ходила в брюках и простых водолазках. Борис всегда оставался недоволен ее нарядами, говорил, что ей не хватает вкуса, кроме того, часто отпускал язвительные замечания насчет ее фигуры, и у Любы как-то пропала охота крутиться перед зеркалом. Примеряя рискованный топик или оригинальное украшение, она представляла, что на это скажет жених, и со вздохом откладывала вещь в сторону.
Зоя догадалась, что за переменой имиджа подруги таится мрачная тень профессора Максимова, и принялась убеждать Любу послать его подальше.
– В выборе спутника жизни, – вещала она, – главное не то, нравится ли он тебе, и даже не то, хорошо ли тебе вместе с ним! Главное – это довольна ли ты миром и собой, когда он рядом!
Люба слушала эти афоризмы рассеянно. Как-никак Зоя, при всей своей мудрости, была не замужем…
– Я тебе помогу, голубушка, – сказал Владимир Федорович мягко. – Несколько сцен вместе продумаем. Еще знаешь что? Нужно ввести характерный персонаж, какую-нибудь бабку-юмористку.
Люба кивнула.
– И зверушку для видеоряда.
– Хорошо. Но у меня зверушки в каждом сценарии есть. Собаки были, кошки тоже. Лошадь, попугаи, рыбки… Я, кажется, всю «Жизнь животных» в сценарии перетаскала. Кто остался-то? Тасманийский дьявол?
– Велкопоповицкий козел, – засмеялся Владимир Федорович. – Да ты сходи в зоомагазин, там, знаешь, какие чудеса сейчас продаются? А можно все это обыграть: допустим, героиня – страшная собачница, а герой – кошатник, или наоборот.
– Или, – подхватила Люба, – она обожает морских свинок, а у него на них жуткая аллергия. Он приходит к ней и умирает от отека гортани. Чем не сюжет?
Владимир Федорович странно посмотрел на нее и заметил, что до сих пор не знал о ее склонности к черному юмору.
Люба спохватилась. Действительно, такие шутки лучше оставить для Зои.
– Я поняла, Владимир Федорович.
– Молодец. А теперь, Люба, нам с тобой вплотную нужно заняться сексом.
Она отпрянула.
– Это обязательно? – Она никак не ожидала от интеллигентного Владимира Федоровича неприличных предложений, да еще высказанных в столь прямолинейной форме.
– Это совершенно необходимо! – пылко произнес редактор.
Люба подобралась и мысленно принялась подыскивать необидные, но решительные слова отказа.
– А как на это посмотрит ваша жена? – спросила она осторожно.
– Моя жена тоже так думает. Это она и сказала мне, что твоим сценариям не хватает секса!
«Как и мне самой, – желчно подумала Люба. – Ведь то, чем мы периодически занимаемся с Борисом, назвать сексом можно только из вежливости».
Любе не удалось сдержать вздоха облегчения. Владимир Федорович хихикнул:
– Уж не подумала ли ты плохого, голубушка?
– Подумала, – буркнула Люба, но, взглянув на довольную физиономию редактора, тоже улыбнулась. – Нужно яснее выражаться, особенно когда речь идет о таких пикантных вещах. Иногда такое можно ляпнуть… Вы же знаете, Владимир Федорович, у меня есть подруга-хирург. Несколько лет назад она брала дежурства в больнице возле нашего дома, и я иногда заходила в ее кабинет по вечерам…
