Новогодняя ночь отстреляла петардами, отблистала яркими огоньками гирлянд, отзвучала курантами и хлопками открываемого шампанского. Люди беспечно веселились, в домах до утра светились окна, небо освещалось заревом вспышек. По улицам бродили восторженные толпы, все что-то кричали, наливали в бокалы, пили и веселились. Люди сходили с ума. Это была единственная ночь, когда по улицам не проносились разукрашенные пестрые шары, состоящие из человеческих душ. Почему? В этом скрывалась какая-то необъяснимая тайна. Видимо, в эти часы люди хотели оставаться просто людьми, не доверяя себя и свои души кому-то еще. Лишь бесшабашному веселью и своим близким. Что же – превращать жизнь в нескончаемый праздник? В долгий-долгий Новый год, где куранты, не уставая, будут отсчитывать часы, дни, годы, тысячелетия. И никаких жутких КаДэ. Кадешек, – как их назвал Ворчун.
Стая сидела на крыше и смотрела вниз. Стая не разлеталась. Все были вместе, и Илье было с ними хорошо. Юна тоже была рядом. Она что-то радостно говорила, перебрасывалась с остальными веселыми репликами, смеялась. Юна любила этот праздник. А когда из окон раздался бой курантов и радостные выкрики, она повернулась, обхватила его голову обеими руками и поцеловала.
– Ты что-нибудь чувствуешь? – спросила девушка.
– Нет, – честно признался он.
– Ты прав. Поэтому ты должен быть там, среди них. Только там можно обрести себя.
– Это ты должна быть там, – ответил Илья.
– И я тоже, – улыбнулась она.
– Все еще хочешь этого?
– Очень! – и глаза ее загорелись.
– Все еще хочешь любить? – засмеялся он.
– Да! – и тихо, счастливо улыбнулась.
Тогда он вспомнил слова Ворчуна: – “Ты должен оставить ее в покое, иначе девчонка никогда не займется собой, так и будет на тебя, убогого, время тратить”.
– Ничего, осталось тринадцать дней, – подумал он. – Всего тринадцать.
– А какая она – любовь у вас? – вдруг спросила Юна, – Ты не хочешь мне ее показать? Как вы живете? Я ничего о вас не знаю. Обычно мы находимся среди своих, а ваших почти не замечаем. Знаем о них немного. А ты там жил. Ты можешь мне все показать?…
Он с удивлением на нее уставился. Юна впервые его о чем-то просила.
– Я не знаю, – пробормотал Илья.
– Ну, пожалуйста. Проведи меня по своему городу. Я хочу знать, как живут твои люди. Я должна это знать. Очень скоро я окажусь среди вас. Ты мне покажешь?
– Ну… Если ты так хочешь.
В этот миг она была удивительно красива. И он снова почувствовал, глядя в ее счастливые глаза, что ему с ней хорошо. Показалось, что и ей с ним тоже. Хотя, зачем он ей нужен?
– Пойдем, – сказал он, взяв ее за руку, и повел к двери чердака.
– Снова на лифте? А если он застрянет? – засмеялась девушка.
– Не застрянет, – пробормотал Илья.
А над крышами домов начинало светать. Зарождалось утро. Зарождался новый день, год, а за ним будет еще один, и еще. Но у него оставалось всего 13 дней, а что будет дальше, он не знал. Да и не хотел знать…
20
Они легко шли, едва касаясь заснеженного тротуара, и им было хорошо вот так, вдвоем. Снег все падал и падал, наметая новогодние сугробы, занося улицы и машины, деревья и провода, свисающие со столбов; крыши домов и весь этот город, и весь этот мир. Снег был белым и чистым. Невинной белизной он укрывал останки вчерашнего мусора, брошенного людьми, остатки праздника и карнавала, стирал обугленные следы от взрывов петард, пряча все под мягким уютным покрывалом. Город спал, и не было никого на одинокой улице, заставленной высокими домами и занесенной снегом. Только эти двое.
– Так хорошо, спокойно, тихо и совсем никого нет, – сказала она, глядя по сторонам.
– Скоро они проснутся, и начнут выходить на улицы. У людей праздник, а пока все лениво досыпают в постелях.
– И не знают, как здесь красиво и хорошо… Вон, посмотри, собака. Такая большая!
И они приблизилась к этому мохнатому чудовищу. Ему было холодно, и пес грелся на оттаявшем люке канализации, ожидая, когда же из домов начнут выходить люди, начнут открываться двери, куда можно будет ненадолго проникнуть и погреться. А может, перепадет что-нибудь из еды.
– Бедный! – сказала она, – ему холодно! Вот если бы изменить направление ветра!
– Ветер все равно будет дуть в ту или другую сторону. Какая разница, куда?
– Ты прав… Какая разница… Он замерзнет? – спросила она.
– Может быть, но не сегодня. Скоро выйдут люди и, наверное, ему помогут.
– Наверное… Наверное, помогут, – повторила она. – А может, и нет.
– Может, и нет.
– Но тогда он замерзнет!
– Пока он греется на этом теплом люке, у него все хорошо.
– Хорошо, спокойно и красиво в твоем городе, – отвечала она, оглядываясь по сторонам.
– Да, пока они не проснулись, все как в сказке… Идем дальше?
– Еще минутку постою на белой улице с этой черной собакой и пойдем дальше.
А снег все падал и падал. Наметая новогодние сугробы, он укрывал пушистым, сказочным покрывалом город и улицы, машины, деревья и провода, свисающие со столбов, крыши домов, и черную собаку, превращая ее в большой белый сугроб. Та лежала на теплом люке, изредка крутила огромной мордой, стряхивая снег, и ждала людей. А они стояли, едва касаясь заснеженного тротуара, и им было хорошо вот так вдвоем…
На календаре было 1 января. Но, он старался об этом не думать. Он не взял с собой календарь. А она помогала ему об этом забыть. Забыть обо всем…
– Я хочу к морю! – вдруг воскликнула девушка.
– Извини, – усмехнулся он, – у нас нет моря, только речка, но она во льдах.
– Ты обещал мне показать все! – капризно воскликнула она.
– У меня нет личного самолета.
– Он у тебя есть, – прошептала она, – доказать?
– Нет… Да… Не понял?…
– Иногда не нужно ничего понимать! Или ты боишься?
– Я? Нет!… Точно нет.
– Тогда… Я хочу к Новому году сделать тебе подарок! – и взяла его за руку. – Не закрывай глаза. Не делай этого.
– Хорошо, – только и успел ответить он, как они взлетели над крышами домов, оказавшись в нескольких сотнях метров над землей.
– Все! Хватит! – закричал он, зажмурив глаза. – Ты доказала, подарок понравился! Теперь спускайся вниз!
– Вниз? – услышал он ее восторженный голос. – Ну уж нет! Я еще даже не начинала!
– Я не люблю высоты!
– Ты же говорил, что не боишься.
– Черт с тобой! Теперь боюсь!
– Бойся!
