Глава 16
Тем временем доктор из местного телецентра мчался в свою больницу. Ему казалось, теперь он знает, что нужно делать, и ему не терпелось. У больницы его ожидал Павел.
– Привет, дружище! Привет, старый эскулап, – он был жизнерадостен и рад был снова видеть друга. – Куда пропал, не звонишь, не заходишь?
По-видимому, записка осталась незамеченной или была небрежно выкинута гениальной рукой. Так или иначе, он не знал о недавнем визите доктора.
– Поехали на рыбалку, – неожиданно предложил Павел.
Иногда они ездили за город на ближайшие реки на машине доктора. Но рыбу ловил Иван Степанович, а Павел расставлял на берегу мольберт, дышал воздухом и с кистью в руках наслаждался натурой.
– Мы не проедем через оцепление, – ответил доктор, – к тому же у меня много работы.
– Работы? Какой работы – лето на дворе. И какое оцепление?
Художник не знал ничего! Он застыл, вернее, завис на своем облаке с кистью в руках и ни о чем не догадывался. Интересно, если ему ничего не сказать, заметит ли он, что творится вокруг? – подумал Иван Степанович, и вслух произнес, – пойдем, покажу, сколько у меня работы.
Эти двое прошли в больницу, надели белые халаты и теперь обходили палаты – он и его новый ассистент.
Две домохозяйки прилипли к своему сериалу, плакали и хохотали без остановки. Увидев вошедших, замерли и кинулись к ним.
– Антонио! – обняла художника одна из дам, прижавшись к нему. – Где ты был? У тебя снова проблемы на бирже?
Другая пошла на доктора с табуреткой в руках наперевес: – Мне звонила Хуана! Где ты был, мерзавец? С кем ты проводил время?
Павел опешил, не зная, как реагировать. Его новая подруга или жена (кем она себя возомнила) начала стаскивать с него рубаху и волочить к больничной койке. Тем временем тяжелая табуретка описала широкую дугу и готова была опуститься на голову доктора:
– Получай, мерзавец! Ты больше не получишь ни копейки из моего состояния! – кричала обманутая “жена”. Еще мгновение – и голова доктора приняла бы на себя удар тяжелым предметом. Но, мощная рука Маши вовремя перехватила табуретку и повалила ревнивую “жену” на койку.
– Это она? – завизжала та. – Это твоя новая девка?
Дальше шла непереводимая тирада, состоящая из иностранных слов. Доктор посмотрел на экран – сериал был мексиканским. Учили ли эти женщины мексиканский язык? Скорее всего нет, но разговаривали на нем, по-видимому, безупречно. Иван Степанович, убедившись, что женщины надежно привязаны к койкам, взял пульт и начал эксперимент, переключая каналы. Каждый его нажим на кнопки, каждая смена телепрограммы передач оглашалась пронзительным женским визгом. Их, словно, резали без наркоза.
– Нет, не то, – бормотал он, не обращая внимания на женщин. – Снова не то… Все это не годится, – бубнил он, щелкая пультом. Наконец, добрался до канала, где не стреляли и не обнимались в порыве страсти, ничего не рекламировали и никого не судили в прямом эфире, не готовили еду и не ели ее. Знакомая музыка внезапно ворвалась в белую палату с орущими женщинами и те внезапно замолчали. По экрану, перелетая из одного уголка в другой, шурша маленькими пачками, двигая синхронно ножками в пуантах, четыре балерины танцевали танец. Они – эти маленькие лебеди, творили маленькое чудо, и палата постепенно превращалась в ложу Большого театра. А две сумасшедшие женщины, подобрав спины и выпрямившись, не отрываясь, следили за происходящим. Они, мгновенно позабыв свой испано-мексиканский язык, больше не обращая внимания на недавних “мужей”, трепетно, со слезами восторга и умиления, глядели на экран. Вели они себя так, словно на них были надеты вечерние платья, а не смирительные рубашки, на шее бриллианты, а на голове прическа, сделанная специально для такого чудесного вечера и похода в театр. По телевизору транслировалась запись “Лебединого озера”.
Это была победа! Это был прорыв в лечении любой болезни! Теперь не придется усыплять этих несчастных – стоит показать людям прекрасное, вечное, гениальное – и они выздоравливают! Как просто! – ликовал Иван Степанович, – еще Достоевский оставил этот рецепт “красоты”, которая “спасает мир”, – вспомнил он. Павел, не разделяя радости друга, тоже с удовольствием уставился на экран и смотрел балет.
– Интересно, помогает это только больным “телевизороманией” или остальным тоже? – подумал на ходу доктор. Теперь наша процессия врачей переместилась в другую палату, где несчастные постоянно требовали еду. Их лица были измождены неподдельным страданием от неудовлетворенного чувства голода. Кормили их с помощью капельниц, настоящая еда не усваивалась, и они страдали “синдромом Ильича”. Результат не заставил себя долго ждать. Теперь и эти, не отрываясь, смотрели на экран, позабыв о голоде и жажде. Далее следовали палаты, где их ждали самоубийцы, следом агрессоры и потенциальные убийцы, потом сексуальные маньяки и, наконец, горстка Наполеонов. Иван Степанович вывел всех из комнат, под присмотром санитаров рассадил в холле и включил знакомый балет. С этих людей можно было снимать смирительные рубашки! Они стали другими, не бросались друг на друга, вспомнили свои прежние жизни и теперь удивлялись тому, как они здесь оказались.
К вечеру вся больница была собрана в самом большом помещении клиники – столовой. Балет закончился, но этот канал с человеческим лицом, то играл на скрипках в больших оркестрах, то встречался с великими мастерами и артистами, или показывал фильмы, которые можно было смотреть, не боясь превратиться в чудовище. И клиника для душевно-больных превратилась в самое здоровое место в городке. Выпускать их на улицы в заболевший город было опасно, тогда Иван Степанович принял решение – ждать до утра. И вообще, ему нужно было подумать. Теперь у него в руках было средство – избавление одной “таблеткой”, панацея сразу от всех болезней, но нужно было понять, почему так работает именно эта терапия?
Он сидел за одним из столов рядом с людьми в смирительных рубашках. Было спокойно и хорошо. Даже запах отвратительной больничной еды, пропитавший стены, куда-то улетучился. Он смотрел на людей и размышлял:
Все пациенты каких-нибудь пару часов назад были очень больны. Они были инфицированы одной болезнью, но теперь эти болезни отступили все разом. Почему именно балет помогает им, а не лекарства? Видимо, эта вакцина вывела их на какой-то новый уровень мышления, сознания, когда обостряется восприятие и деятельность. А все эти люди после заражения продолжали делать лишь то, что раньше – так и превратились в чудовищ. Среда обитания, которую создал для себя человек, разрушительна и противоестественна для него самого. Когда индивидуум существовал на своем зачаточном уровне развития, с маленьким кусочком мозга – это было незаметно, но когда люди получили доступ к самому себе, к разуму и возможностям, заложенным природой, а особенно привычкам, это проявилось отчетливо, и теперь мы больше не сможем существовать как прежде. “Какой кошмар”, – вспомнил он слова Мэра. И тот был прав. Теперь этим людям придется изменить всю свою жизнь, иначе они погибнут. Это, как бросить человека в воду, и тот захлебнется. Теперь ему необходимы новые органы, для того чтобы дышать в новой для него среде.
