Люди у здания телецентра грузили оборудование, потом сели в машины и двинулись в путь. Одновременно процессия из машин Мэрии тронулась к ним навстречу, потом эти две колонны слились воедино, и наш караван подкатил к стадиону, находящемуся на окраине городка. Отряд ОМОНа, оцепив это большое сооружение, со вчерашнего вечера никого оттуда не выпускал.
Люди, на трибунах, услышав непонятное движение, начали залезать на верхушки трибун, на осветительные мачты, даже на огромное табло. Их было очень много, они гроздями свисали с высоты, щерились невообразимыми гримасами, кричали, бросались вырванными с корнем пластиковыми сидениями и всем тем, что можно было взять в руки и швырнуть во врага. Толпа неистовствовала: эти дикари выкрикивали самые неприличные лозунги и просто слова, некоторые снимали штаны, поворачиваясь спинами и показывая в знак особого почтения и любви, голое заднее место. Словом, вакханалия продолжалась.
Из головной машины процессии вышел МЭР. Его сразу же узнали с высоты трибун. Он встал и поднял руку. Люди умолкли и теперь, смотрели, не отрываясь. Это был их вчерашний глашатай, трибун, их Шаляпин-МЭР! Что он скажет им, что сделает на этот раз, что споет?
МЭР не стал ничего говорить. Никаких речей! Никаких пантомим! Он махнул поднятой рукой и воскликнул: “ПОЕХАЛИ!” В это самое мгновение из динамиков все пространство вокруг огласилось громкими звуками знакомой мелодии! Это был марш, это был гимн!
Эй, вратарь, готовься к бою: Часовым ты поставлен у ворот. Ты представь, что за тобою Полоса пограничная идёт! Чтобы тело и душа были молоды, Были молоды, были молоды, Ты не бойся ни жаpы и ни холода, Закаляйся, как сталь!
Люди на трибунах опешили и подались вперед. Не понимая, что с ними происходит, мгновенно позабыв обиды и болезни, с непередаваемым интересом и радостью следили за происходящим. Эта музыка заставляла их вставать с трибун, четким строем становиться в ровные ряды и, чеканя шаг, они, как настоящие спортсмены, как олимпийцы, физкультурники, строевым маршем начали свое движение.
Физкульт-ура! Физкульт-ура! Ура! Ура! Будь готов, Когда настанет час бить врагов,
Со всех границ ты их отбивай, Левый край, правый край, не зевай!
Уже весь стадион, вся беговая дорожка вдоль трибун превратилась в стройное шествие, в невероятный футбольный исход.
Hу-ка, солнце, яpче бpызни, Золотыми лучами обжигай! Эй, товаpищ, больше жизни! Поспевай, не задеpживай, шагай! Чтобы тело и душа были молоды, Были молоды, были молоды, Ты не бойся ни жаpы и ни холода, Закаляйся, как сталь!
Мэр отдал приказ ОМОНу и ворота стадиона открылись. Поток людей четким спортивным строем нашел этот выход и устремился в город. Теперь уже всю улицу, ведущую в центр, заполонила колонна недавних сумасшедших, а сейчас спортсменов, футболистов!..
Физкульт-ура! Физкульт-ура! Ура! Ура! Будь готов, Когда настанет час бить врагов, Со всех границ ты их отбивай, Левый край, правый край, не зевай!
Впереди колонны ехали машины сопровождения, рядом автобус, орущий на весь город эту мелодию, а МЭР и его люди шли, конечно же, во главе процессии. Мэр был впереди и, пожалуй, впервые за годы правления по-настоящему почувствовал себя Мэром! Какая невероятная разница протирать штаны в кабинете или вот так, маршем, четким строем шагать во главе толпы. Он оглянулся: – Нет, не толпы, – подумал он. Лица людей светились улыбками, они шагали восторженным маршем, преодолевая километры пути, и совсем не казались толпой, оставаясь людьми. А он, Мэр… нет, просто один из них, человек, когда-то ученый, шел впереди, и эти люди шагали за ним, доверяя свой маршрут. Ему – МЭРу-человеку!… Человеку или песне? – вдруг подумал он.
– А почему такая старая песня? – спросил он, стараясь перекричать шум, Павла, гордо шагавшего поодаль, – когда ее написали?
В 1937 году, – крикнул Павел, – это “Спортивный марш”.
– Вы такой поклонник старины, ничего посвежее не нашлось? – снова громко спросил МЭР. – Например, песня последнего десятилетия или двух десятилетий.
– Нет, – ответил Павел, – мы искали, о спорте ничего не написано и о дружбе тоже, и о футболе…
Он что-то говорил еще, но слова утонули в громких аккордах мелодии.
Hу-ка, ветеp, гладь нам кожу, Освежай нашу голову и грудь! Каждый может быть моложе, Если ветра весёлого хлебнуть! Чтобы тело и душа были молоды, Были молоды, были молоды, Ты не бойся ни жары и ни холода, Закаляйся, как сталь!
– Вы уверены? – пробормотал МЭР, очень удивившись, – за двадцать лет ни одной песни о спорте? Разве такое возможно?
Но Павел не слышал его и эти вопросы он задавал, скорее, самому себе…
– А о чем нынче поют? – снова закричал он.
Физкульт-ура! Физкульт-ура! Ура! Ура! Будь готов, Когда настанет час бить врагов Со всех границ ты их отбивай, Левый край, правый край, не зевай!
Звуки мелодии разрывали тишину вечернего города в клочья. Эти двое с трудом слышали друг друга, а колонна людей, вспомнив эти слова, подпевала, и мощные аккорды гигантским раскатистым эхом разносились на многие километры. Солнце, устроившись поудобнее на макушках деревьев на холме за окраиной городка, совсем не собиралось заходить. Оно пело эту песню вместе с людьми. Военные за сеткой ограждения столпились, издалека рассматривая это шествие, пока оно не скрылось за домами.
Ну-ка, дождик, тёплой влагой Ты умой нас огромною рукой, Напои нас всех отвагой, А не в меру горячих – успокой!
– Не знаю, о чем поют, – пытался перекричать мощный хор голосов Павел, – но, ни о спорте, ни о любимом городе, ни о дружбе за последнее время никто ничего не пел и не писал… Мы не смогли найти…
Чтобы тело и душа были молоды, Были молоды, были молоды, Ты не бойся ни жары и ни холода, Закаляйся, как сталь!
Колонна, пройдя несколько улиц, начала приближаться к центру. Из домов, подвалов, из милицейских участков люди, задержанные вчера, были отпущены. Они выскакивали на улицу и присоединялись к удивительному маршу. Это была нескончаемая река людей. Это был спортивный, боевой и трудовой поход. Все зависело от того, что находилось в фонотеке Павла.
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Преодолеть пространство и простор, Нам разум дал стальные руки-крылья, А вместо сердца – пламенный мотор.
Теперь они летели на самолетах, на крыльях сказки и мечты, как это делали их недавние предки. И теперь эти, совершенно здоровые люди, почему-то пели песни той эпохи.
Все выше, и выше, и выше Стремим мы полет наших птиц, И в каждом пропеллере дышит Спокойствие наших границ.
Шествие подошло к больнице. Восторженные здоровые-больные в никому не нужных смирительных рубашках, высовывались из окон, махали развязанными руками, кричали, пели и рвались на улицу. Тогда Иван Степанович принял решение – открыть ворота и выписать всех больных. И радостные люди, не успев снять больничные наряды, как были – в пижамах и смирительных рубашках, устремились наружу, чтобы смешаться с праздничной толпой, с веселым карнавалом, с маршем дружбы и любви…
