– Я тоже подежурю вместе с вами, – проговорил Цой и, прежде чем выйти, достал спрятанный у него под пиджаком ТТ и привычным движением руки передернул затвор, на всякий случай загнав патрон в патронник.
– На предохранитель поставь, – не оборачиваясь, напомнил ему капитан, не услышав характерного щелчка.
Они вышли в коридор, где не было ни единой души, но где подспудно чувствовалась эта возникшая не вдруг тревога.
– Ты, майор, займи-ка позицию поближе к купе наших подопечных, а я отсюда понаблюдаю. Если что… Кстати, ты хоть стрелять-то умеешь? – спросил он переводчика.
– Умею, умею, – ответил тот. – Вы не беспокойтесь, я вас не подведу.
– Тогда ступай…
Цой неторопливо, вроде как это был его обычный променад, отправился в другой конец коридора.
«Ишь, конспиратор какой!» – улыбнулся Алексей. Ему нравился этот скромный парень, который не любил совать нос в чужие дела. Бывало, начнут его спутники о чем-то спорить, а он сидит и внимательно слушает их. Есть же такие люди, которые больше любят слушать, чем говорить. Эти люди ненавязчивые, недокучливые, и потому их переносишь легко. Другое дело – вечные спорщики или те, кто любит поучать. Вот от таких быстро устаешь. Ну а сам-то он, Алексей, из каких? Нет, он не зануда, об этом ему и жена говорила, но поучать порой любит. Особенно тех, кто, по его мнению, вечно чего-то недопонимает. Бывают такие тугодумы, до которых все доходит с опозданием. Вот им и пытается Алексей терпеливо что-то втолковывать.
Минут через десять вернулся Бортник, держа за шиворот одетого в светлый твидовый пиджак азиата, которого, как потом выяснилось, он вытащил из ресторана. Тот был изрядно пьян. Он верещал от испуга и махал руками, пытаясь вырваться. Но разве от Жоры куда убежишь!
– Вот, притащил этого гада, сейчас допрашивать буду, – проходя мимо Жакова, объявил он. – Если хочешь, можешь присутствовать. Хотя нет, не надо. Ты ведь миндальничать с ним начнешь, а с такими нужно на другом языке говорить – иначе не получится.
Алексей с опаской посмотрел на друга.
– Ты только не переборщи там, – сказал он, зная о методах Бортника. – И помни, мы едем по чужой территории, а тут свои законы.
– Помню я, все помню! – усмехнулся Георгий, впихивая азиата в свое купе. – Эй, майор, айда, переводить будешь! – кликнул он Цоя.
А вскоре из купе послышались отчаянные вопли – это кричал от боли «твидовый пиджак». Алексей испугался, что на крик могут сбежаться пассажиры, и потому поторопился остановить Жору.
– Георгий, прекрати! – резко дернув за ручку двери, воскликнул он. Тот усмехнулся.
– Ну что ты так волнуешься? – проговорил он. – Мы тут, понимаешь, мирные беседы с господином Соном ведем. Так ведь? – обратился он к пленнику. Тот что-то промычал в ответ и захныкал. – Ну вот, я и говорю… – усмехнулся Жора. – Ты лучше, Леша, пригласи-ка сюда нашего старшого – этот Сон нам выдал очень интересную информацию.
В этом был весь Жора. И пяти минут не прошло, а он уже успел «расколоть» свою жертву. Что ж, за это его и ценило начальство. Это же не Алексей, которому требуется порой не один день, чтобы добраться до истины. Но зато у него совесть чиста, да и на руках нет чужой крови. Однако этот факт никого сейчас не интересует, в расчет берется только результат. Делайте, мол, что хотите, но чтобы работа была выполнена, и чем скорее, тем лучше. А Жоре того и надо…
Впрочем, он и корейских коллег пытался учить своим методам допроса. Сам хвастал, что большинство из них оказались прекрасными учениками и воспринимали все его советы на лету. Придет час, и эти его добросовестные ученики еще покажут себя. Позже эксперты установят, что во время войны с американцами корейцы порой действовали запрещенными законами цивилизации методами. Не случайно из семи тысяч попавших в плен американцев около трех тысяч погибли в лагерях. Болезни – это одно, но были ведь и те, что не смогли вынести условий содержания и допросов. Пленных нередко избивали до полусмерти, пытали голодом, лишали сна; зимой заставляли босиком совершать многокилометровые марш-броски. Кто падал, того тут же пристреливали.
Люди просто сходили с ума от такого обращения. Доходило до того, что человек, не выдержав всех этих пыток, мог не только оклеветать себя, но и по требованию следователей подписаться под любыми небылицами. Таким вот образом с подачи корейских спецслужб была разработана деза о том, будто бы американцы во время бомбардировок северокорейской территории использовали биологическое оружие. В этом якобы признались сами пленные американские летчики. И лишь много позже эти же самые люди, вернувшись домой, рассказали миру о том, что заставило их оклеветать себя и свою страну.
А вот китайцы, которые выступили в войне на стороне северокорейцев, действовали по-другому: вместо пыток и расстрелов военнопленных они часто занимались «промывкой» их мозгов. Они старались обратить американцев в свою веру, обучали их марксизму-ленинизму, заставляли писать письма покаяния на родину. Чтобы выжить, пленным ничего не оставалось, как притворяться. А то ведь были случаи, когда непокорных американцев бросали в кишащие крысами холодные подвалы тюрем, где они и находили свою смерть.
…Цой был прав: Сон Кву Сонг – так «твидовый пиджак» звался по паспорту – в самом деле оказался японцем. Правда, наполовину. Его мать родилась в предместье древней столицы Японии городе Киото, рядом с которым было небольшое поселение выходцев с Корейского полуострова. Выйдя замуж за молодого предпринимателя господина Сона, она родила ему четверых сыновей, младшим из которых был Кву Сонг. Когда в 1910 году Япония, пользуясь плодами победы над Россией, аннексировала территорию Кореи, многие бывшие жители полуострова, влившись в ряды японских колонистов, потянулись на родину. В середине тридцатых здесь оказалась и семья Сонов, выбрав местом жительства приморский город Пусан. Глава семьи вместе со своими старшими сыновьями создал компанию по продаже рыбопродуктов и быстро пошел в гору.
А вот Кву Сонга торговое дело не интересовало, потому как по характеру он был человеком творческим: писал акварелью пейзажи, сочинял хайку, любил путешествовать. Окончив перед Второй мировой Токийский университет, он вернулся в отчий дом и занялся журналистикой, параллельно пробуя себя в стихах и прозе. Творческий способ существования порой расслабляет людей. Иные из них начинают лениться, другие пребывают в праздности, а кто-то даже спивается. Господин Сон, будучи по характеру человеком слабовольным, тоже не смог устоять против этих жестоких соблазнов. Он много пил, имел кучу любовниц, любил шумные компании – в общем, вел богемный образ жизни. Политикой не интересовался, потому как считал этот мир единым домом для людей, в котором должны процветать только любовь и красота.
Война застала Кву Сонга в Пхеньяне, где он гостил у какого-то своего старого приятеля. Так там и застрял, хотя он мог бы последовать примеру многих своих знакомых и сбежать за тридцать восьмую параллель. Просто ему, человеку абсолютно аполитичному, было все равно, где жить. Однако отцовские деньги, на которые он, собственно, и существовал все последние годы, перестали к нему поступать, и ему пришлось искать работу.
