Книга Красные пинкертоны, страница 27. Автор книги Вячеслав Белоусов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Красные пинкертоны»

Cтраница 27

Кроме Троцкого ещё двое держали дистанцию против этого «кабинета»: Каменев и Зиновьев. Сложилось это противостояние издавна, ещё при Ленине, но известный миротворец пытался сдерживать хотя бы в высших эшелонах откровенные стычки и драки, сглаживал, как мог, неприязненную полемику по партийным разногласиям. «Ему так мечталось создать единую и неделимую… подчиняющуюся одному вожаку могучую стаю… Однако не сбылись мечты великого романтика и фантазёра, не удалось сгондобить и видимость дружбы. Он сам не раз вступал в драчки с обоими безголовыми жидами… — делился Лазарь со Странниковым в минуты особых откровений. — Этим вшивым теоретикам, Каменеву и Зировьеву, представлялось, что они смотрят дальше всех… Выскочки, каких поискать!»

Консолидируя усилия, постепенно Каменев и Зиновьев, один в Москве, второй в Ленинграде, сформировали вокруг себя серьёзную оппозицию Сталину, обвиняя его главным образом в узурпаторстве власти и неправильном курсе партии, вопреки заветам Ленина. Тихо, не афишируя особо, незаметно к ним примкнула Крупская, затаившая обиду на Кобу. Крупская ненавидела его, имея на то серьёзные основания. Незадолго до смерти вождя Коба её грубо оскорбил, да так, что умиравший потребовал от Сталина незамедлительных извинений, угрожая не подать руки. Коба, скрепя сердце, попросил прощения, но Крупская на съезде во всеуслышание заявила о пресловутой тяге Сталина к диктатуре вопреки ленинскому завету о коллективном разрешении главных партийных вопросов. Крупскую освистали, но шум пошёл, и её вызвали на заседание «кабинета», где Лазарь дал ей укорот, напомнив, что Ленину она не жена, а лишь партийная подруга, которых у того было множество — Стасова [14], Арманд [15] и даже Землячка [16], поэтому без проблем она может быть заменена партией. Для Крупской этого намека было достаточно, чтобы впредь замолчать с разоблачениями, она прекрасно понимала, что устами Лазаря говорит Коба.

Странников замечал, как метался между теми и другими молодой Бухарин, не забывший, что сам Ленин питал к нему симпатии, порой бузотёрил, пописывал фрондерские статейки, будоража юные умы, но реальной опасности не представлял. Стоило Кобе пригрозить пальцем, легкомысленный проказник забирался под лавку и поджимал хвост.

Внимательно следя за интригами в высшем эшелоне партийной власти, Странников всё больше и больше задумывался. Заметные кризисные катаклизмы, противостояние Сталина и Троцкого должны были однажды завершиться грандиозной сварой. Пока чаша клонилась в пользу Сталина, фактически руководившего партией посредством «кабинета» и чёткого, цепкого его аппарата. Троцкий, Каменев и Зиновьев представлялись чужеродными осколками, про Зиновьева откровенно говорили — начнись какая заварушка, он первым перебежит на сторону тех, кто посильней, а Лев Давидович постепенно утрачивал одну позицию за другой. Напряжение нарастало.

…История с собственным докладом на предстоящей конференции не забывалась, всё больше и больше нервничал Странников, — звенья одной цепи, только местного масштаба. Трубкин в ГПУ утратил нюх, а троцкисты, свив гнездо у него под носом, а может быть, и в самом губкоме, активизировали замыслы и осмелились действовать открыто! Взять хотя бы такой фортель: конференция, как обычно, заранее назначена на вторник, наступила суббота, там и воскресенье на носу, а по всему городу развешены, расклеены, бьют в глаза обывателям вместо боевых лозунгов и плакатов пёстрые никчёмные афишки:

Открытие бегов и скачек! Спешите все!

В перерыве новая музыкально-художественная клоунада!

На злобу дня!

Бега в воскресенье. То есть завтра. Зная его страсть к бегам, кто-то беспроигрышно просчитал, что в субботу второпях он не вчитается в содержание из-за позднего представления доклада или совсем махнёт на него рукой — раньше-то пролетало; в воскресенье, конечно, будет не до этого из-за бегов и скачек, а в понедельник — естественное дело — после такого веселья и балагана — ни к чему не годная голова, поэтому во вторник доклад реально проскакивает в таком виде, как изготовлен. А это чудовищный провал! Будут из крайкома, пресса! Вот он, конец карьеры, если не хуже…

Ему вспомнилось выступление Сталина на одном из последних активов московской партийной организации о работе очередного пленума ЦК и ЦКК. Мелькало во всех газетах. Как обычно, вождь говорил о максимальной бдительности. Кругом враги. Нельзя расслабляться ни на секунду. Расслабившиеся превращаются в зевак и сами становятся врагами. Им нет никакой пощады! Если твой партийный товарищ забылся, дай знать. Не можешь — сообщи другим способом, напиши! Так ты спасёшь партию. Тогда он не особенно придал значения новым тезисам, прозвучавшим вполне недвусмысленно. А ведь теперь они касаются прежде всего его!

В дверь настойчиво постучали, секретарша бы так не решилась, ну а уж Мейнц с Распятовым и подавно. Кто бы это мог быть? Странников поднялся, привёл себя в надлежащий вид, с пепельницей в руках подошёл к окну, распахнул его. Свежий воздух ворвался в кабинет, ударил в лицо, разбросал бумаги на столе, посыпались на пол и окурки.

— Войдите! — обернулся он.

На пороге с горькой укоризной в лице обмахивался шляпой Задов. Слов он не говорил. Всё было написано на его исстрадавшейся физиономии.

— Пробился? — поморщился Странников, но тёплое чувство к товарищу взяло верх, внутри словно что-то шелохнулось, он приободрился, сочувствие, так и лившееся из глаз приятеля, смягчило душу, откатила тревога.

— Артисты шумною толпою… — начал тихо и торжественно Задов, пританцовывая и помахивая шляпой, — препоны тяжкие прорвали и, в ноги ваши преклоняясь, молят единственное — выслушать без гнева.

— Садись, артист, — кивнул ему Странников на диван. — С гранатой шёл, как матрос Железняк?

— С улыбкой, — обнял его Задов, похлопал по плечу. — Что, затянулся субботний вечерок? А город гуляет. Произошло трагическое?

— Сволочи!

— Однако? Что я слышу из уст ответственного секретаря?

— Сволочи затесались!

— Ну, этим не удивить. Я тебе, Васенька, давно твержу. Гони ты их!..

— Кого?

— Каждого третьего — не ошибёшься.

— Не знаю, не знаю, дорогой…

— Это уже плохо. Я как-то с одним еврейчиком разговорился, врачом, так он мне шептал, что каждый второй комсомолец сифилисом заражён. А молодых партийцев после смерти Ильича вы чохом принимали. Надо было бы медкомиссию сообразить, — и он расхохотался. — Ты разреши мне присесть. Там, у дверей, кроме твоей Наташки, давно нет никого, но устал я, ей-богу, её упрашивать. Не пущала. Говорит, очень сердит. Да вели чаю подать. Ссохлось всё внутри. Я ведь до тебя у Таскаева сидел с полчаса. Тот совсем угнетён и раздавлен. Это ты его так? Я ему про чай, а он дрожит, как мой Мираж перед стартом! Чем так напугал? Сыграл роль призрака датского короля?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация