— Знаете, следовательно…
— Так точно!
— Делайте выводы.
— Есть!
— Вот что… Материал проверки на зама привезли с собой?
— Так точно.
— Давайте сюда.
— Сбегать зарегистрировать?
— Сам зарегистрирую, — попытав губпрокурора взглядом, Берздин, постучал ладошкой по столу. — Ты что ж? Мне не доверяешь?
— Как можно…
— Ступай, — не подав руки, крайпрокурор принял пакет. Опустил голову. Но не успел Арёл открыть дверь, его настиг тот же голос:
— После паводка жди моих с проверкой. Да готовься — вывернут наизнанку! И если что накопают!..
XIII
Из тьмы и безмолвия до Турина пробивались звуки, напоминающие людские голоса. Приблизились. Преобразились в различимый шёпот:
— Так глаза и не открывает, Маргарита Львовна? — допытывался один, погрубей.
— Спит? — надеялся юношеский, знакомый.
— Уверяю вас, Пётр Петрович, рано вы пришли. Мы бы дали знать, если бы что-то изменилось. — Этот Турин слышал уже не раз, привыкнуть успел — доктора бас.
— Как рано? После операции сколько прошло! — будоражил юный, шофёра Витька, конечно.
— Третьи сутки так. Может и дольше продлиться это состояние. Кома.
— Что-что?
— Раз не знаете, лучше не объяснять.
— Доктор?..
— Долго. И вам ни к чему. Он вполне может нас слышать. Но двигаться, реагировать или отвечать не способен. Тяжёлое нарушение кровообращения.
— Чем же помочь?
— Пули вот — дарю. Пара штук.
— У, сволочи!
— А жизнь пока не гарантирую… Но мы, уверяю вас, делаем всё необходимое.
Турин открыл глаза.
— Василий Евлампиевич! — едва не заорал Витёк и бросился бы ему на грудь, не схвати его в цепкие лапы Камытин.
Ближе всех оказалась женщина в шапочке, в халате. Но он узнал её сразу:
— Сима…
— Слышите?! — опять заорал шофёр. — Жив он!
— Отойдите! Пропустите меня, — оттеснил всех сердитый худенький человечек в пенсне и в белом халате, припал к его лицу нос к носу. — Видите меня?
Турин моргнул.
— И слышите?
— Плохо, — прохрипел Турин пересохшими губами.
— Это естественно, — отодвинулся от него доктор. — Столько молчать! Маргарита Львовна, — приказал он. — С ложечки его попоите. Но и с ложечки чуть-чуть! И пока больше ничего.
Он победоносно выпрямился петушком и взглянул на Камытина:
— Что я вам говорил, молодые люди?
— И я! — рвался Витёк к койке с больным.
— Без тебя известно было, — не пропускал его Камытин. — Знал бы, что такой бешеный, Ляпина взял бы. Ну-ка, где наша сумка с гостинцами?
— Э-э, голубчики! Никаких продуктов! — замахал руками доктор. — Маргарита Львовна, я попрошу, проследите. И построже.
— Сима, — передыхая между глотками, отворачиваясь от ложки, прошептал Турин. — Ты как здесь?
— Молчи, дорогой, молчи, — койка была низкой, и она для удобства опустилась перед ним на колени. — Я здесь с тобой с первого дня. Как привезли сразу после операции. Вот, Максим Серафимович, — она кивнула на врача, — распорядился. Пётр Петрович попросил и он разрешил.
— А жила где?
— Здесь и жила, при больнице. А что мне, много надо? Я возле тебя и спала. Утром постель с пола убирала.
— Ну вот, молодые люди, — доктор стал вытеснять Камытина с шофёром за дверь. — Ваше время истекло. Завтра, завтра, милости просим. Сегодня вы притомили больного, хватит с него.
— Док? — шевельнулся Турин. — Пять минут?..
— Потом, потом, голубчик, — отмахнулся тот категорически. — Вы и так нас порадовали.
— Иван? — заблестел Турин тревожными глазами. — Сунцов как?
— Плох Иван, — опустил голову Камытин и отступил назад, руки разжал, освободив шофёра, словно передавая тому слово, но Витёк понуро юркнул за его спину.
— Держись, командир, — скрипнул зубами Камытин. — Гонят нас. Придём снова скоро. Расскажем.
Турин, не понимая, перевёл глаза на Серафиму:
— Сима?..
Та дрогнула под его взглядом и, зарыдав, упала головой к его плечу.
— Маргарита Львовна! — кинулся к ней врач.
— Хоронить завтра будем товарища Сунцова, — тихо произнёс Камытин. — По главной площади с оркестром понесём геройского бойца.
Стон вырвался из груди Турина, закрылись глаза сами собой.
XIV
Ближе к полуночи, когда Странников сидел в кабинете, разбирая кучу документов, скопившихся на столе за время его отсутствия, без стука ввалился Задов. Его было трудно узнать: вместо элегантной тройки с бабочкой — синяя замызганная блуза, под ней штаны неопределённого цвета, взлохмаченный, грязный, уставший.
— Дежурный внизу дрыхнет без задних ног. Двери нараспашку, — выдохнул артист с порога. — А я бежал мимо, гляжу — твоё окно светится.
Они обнялись.
— Ты где пропадал? — Задов с наслаждением плюхнулся на диван и закинул руки за голову.
— А ты?.. Весь чумазый!
— Не спрашивай. Пашу, как негр на плантациях. Твой приказ о трудовой мобилизации весь театр исполняет. Кто-то в губисполкоме посчитал, что артисты дурью маются и запрягли всех наших вплоть до завхоза Пантелеймоныча, в котором душа еле держится.
— Нарушают, — буркнул секретарь. — Мобилизации подлежат лица лишь до 45 лет. А Самсоныч угодил?
— Ни одного штрейкбрехера!
[47] Вот, смотри, трудовыми мозолями смело могу похвастать, — Задов выставил потерявшие былой лоск ладони. — Бригадиром меня назначили.
— Язык длиннее рук, вот и приглянулся, — хмыкнул Странников, почти не слушая и не глядя; снова уселся за стол, но бумаги зло сдвинул в сторону так, что посыпались на пол. — В подчинение дали, конечно, Верочку с Зиночкой? С ними рекорды и ставишь…
Вид подавленный: секретаря несомненно серьёзно что-то угнетало.
— Зря издеваешься! — продолжал шуметь Задов, пытаясь его расшевелить. — Трудимся на главных направлениях.
— Это где ж?
— Которые ты указал в недавней статье, — важно напыжился артист. — Сегодня — на Стрелке, а вчера нас на Эллинг бросали. Прорыв воды устранять. Ликвидировали одним махом!
