— Давно уже.
— Хороша жена-то?
— Беленькая. Из Кирсанова, говорят, привёз.
— Далеко ездил искать.
— А Барышев сам оттуда. Он их и свёл.
— Ну, привет ему. С женой пусть и заявляется. Достоин.
— Вряд ли они решатся. Она у Павла Илларионовича беременная, первенца ждут. Как бы не раздавили в толчее.
— Опасности никакой! — успокоил Тарас. — Места вам выделены на верхнем ярусе балкона. Там давки нет. К тому же сверху весь суд и всех арестантов увидят. Я в партере буду, так что встретимся.
— Это на сколько же здесь человек выделено? — словно опомнившись, начал было открывать пакет смекалистый Херувимчик. — Нашему заводу выпала честь выдвинуть народного заседателя на этот процесс, рабочего Ускова. Ох, и зубастый мужик! Достанется от него недобитым врагам социализма!
— Усков с представителями других заводов, с председателем суда товарищем Азеевым на сцене восседать будут. Им правосудие вершить, — хвастал познаниями Тарас. — Дождался народ, собственными руками придушим нэпманскую гидру. А вам сверху на всё это глазеть посчастливилось.
Херувимчик слегка поморщился, осторожно поглядывая на второго гостя, шепнул на ухо Приходько:
— Всё хорошо, только наш Усков и его коллеги из рабочих, извиняюсь, в законах разбираются, как я в самолётах…
— Не обращайте внимания на Тихона! — захохотал Тарас, приметив подозрительное смущение инженера, и погладил приятеля по макушке. — Свой парень в доску. Он меня подменит скоро, так как товарищ Кудлаткин перебрасывает мою персону на высшую должность. Это ваше первое знакомство, теперь его выручайте, если с какой закавыкой прибежит. Он у нас тоже партиец крепкий!
— Очень рад, — учтиво поклонился Херувимчик.
— А насчёт судей из народа, Василий Карпович, ты шибко заблуждаешься, — продолжал Тарас. — Я тебе по этому поводу вот что скажу. Их незнание закона — ерунда, классовое чутьё подскажет, как судить. Учил Ильич, что кухарка государством управлять сможет? Вот и пришло время. Я, вон, монашком бегал, а кем стал?
— На днях чистку прошёл, — вдруг ни с того ни с сего похвастал Херувимчик, — правда, сделали замечание насчёт моей Эллочки, критиковали, что нарядами увлекается, но я её в швейную мастерскую определю. Будет главной по моде, это как раз ей подходит.
— Вот! — обласкал его взглядом Приходько. — Мы, партийцы, кого хошь перекуём в свою веру. И твою жинку тоже. А судьям нашим, чтобы не заморачивались попусту ерундой, прокуроры подскажут. Их на процессе достаточно будет. Мобилизовали местных троих, Берздин из Саратова прикатит да из столицы ожидают помощника Верховного прокурора. Навалится эта рать на поганую компанию вместе с их защитниками и рта не дадут открыть, не то чтобы оправдаться.
— Это что ж такое! И адвокаты будут?
— А как же! Закон есть закон. Кстати, некоторые из самой Москвы прикатили и здесь проживать устроились в ожидании поживы. Знатная стая съезжается. Товарищ Кудлаткин называл фамилии Комодова, Аствацурова да ещё какого-то Оцупа, тот, говорят, известный стихоплёт.
— Поэт, — поправил Херувимчик, — сатирик, кажется, авангардист.
— Сатириков у нас хватает. Тут трагедия развернётся. Чую я.
— Газеты читаем, — похвастал Херувимчик. — В пух и прах разносят отщепенцев!
— Народ не позволит смягчить вину вражеским агентам, — подхватил Тарас. — Что ни номер: «Позор и проклятие предателям рабочего класса!», «Пустить в расход всех вредителей!..» И это ещё суд не начался! А начнётся процесс, замаршируют под музыку десятки, сотни колонн демонстрантов с такими же лозунгами и транспарантами. Задавим гидру в Зимнем театре, не дадим живыми выбраться!
— Я вот что тебе покажу, Тарас Никифорович, — инженер выскочил из-за стола, сунулся к стене напротив, ткнул пальцем в приколотую большой кнопкой вырезку из газеты под портретом Сталина. — Гляди, что пишет малец!
— Малец?
— Пионер Ваня Голянкин, — нагнувшись ниже, сказал тот. — Читай сам, тебе виднее.
Чёрные буквы ещё попахивали типографской краской:
«Тех, кто обвиняется в экономической контрреволюции, предать без всякой канители расстрелу, а остальных законопатить в тюрьму!»
— Крепкий пацан! — восхитился Приходько. — Добрый партиец из него вырастет! Нам смена!
— У нас на заводе народ боевой! — воодушевился Херувимчик. — Боюсь, не хватит нам тех билетов, что ты привёз, Тарас Никифорович. Бунтовать начнут. У нас бабы есть — баржемойки, люки барж от мазута зачищают, те изматерят до смерти и директору достанется. Пароход готовим в город на первый день судилища, с транспарантами поедем, колоннами пойдём… Многие рвутся.
— Так это в первый день… — успокоил его Тарас. — А там ещё день-два-три — и накал снизится. К тому же радио в каждом доме заработает, утром, в обед и вечером вещать станет прямиком из зала суда. Услышат все, что происходит в театре… Репродукторы на главных улицах города начнут передавать ход заседания.
— Людям хочется собственными глазами посмотреть…
— Ты вот что сделай, — начал учить его Приходько. — Билеты рассчитаны строго по местам до самого конца процесса, пока приговор не объявят. Установите очередь и выдавайте их ежедневно очередной двадцатке.
— Значит, всего двадцать билетов на завод выделено? — посерело лицо Херувимчика. — Да меня директор с парторгом съедят живьём!
— Эти билеты для рабочего люда, — подмигнул ему Тарас. — Суд будет длиться месяца два… подсчитывай! По двадцать голов в день, получается, сто двадцать голов прогоните. Уйма! Найдётся у тебя столько желающих?
— А?..
— Те, кто увидит, услышит, своими впечатлениями с другими поделится, — не дал ему слова Тарас. — Все о процессе и узнают.
— А?.. — снова открыл было рот инженер.
— А если все сидеть там будут, кто работать останется? Завод заморозить хочешь? Да тебя самого под суд упекут!
— А с начальством как? — наконец выговорил инженер, зеленея от злости. — Их тоже на балкон?
— Чудак ты, Василий Карпович, — прямо-таки расхохотался Приходько и похлопал его по спине. — Ты в театр свою жинку водил?
— Как же? Мы с Эллочкой, можно сказать, завсегдатаи. Она премьеры эффектных спектаклей, оперетт не пропускает.
— Значит, знаешь, что в театре кроме балкона и партера есть ложи, бенуары, бельэтажи и амфитеатры, — хихикнул Тарас. — Ты со своей киской что предпочитаешь?
— Я?.. — растерялся Херувимчик.
— Знаю, ложу, конечно, — убеждённо рассудил тот. — Но, увы, сам понимаешь, ложи будут заняты. Однако поближе к сцене я вам с директором билетики всё же достану. Тихон заранее привезёт, как обозначат дату заветную.
— Вот спасибо, так спасибо! — захлопал в ладошки Херувимчик. — Я свою кисоньку на открытие и на приговор. Она уже интересовалась. Всех расстреляют, наверное? Или как?
