Некоторое время пёс сидел неподвижно, остановив свой оцепенелый взгляд на хозяине, в глотке у него, в длинной со встопорщенным волосом шее что-то хлопало мокро, надорвано, будто внутри текла и не останавливалась кровь, рот дёргался. Рекс видел и одновременно не видел своего хозяина, лицо Батманова расплывалось перед ним, чёткие очертания тела тоже расплывались, теряли контуры, сливались со снегом, в глотке продолжала хлюпать кровь, небольшой костяной кадык несколько раз хлобыстнулся гулко и утих.
Рекс продолжал сидеть около хозяина, он не знал, что делать, не знал, как вернуть дорогого человека к жизни, заставить его говорить, улыбаться, шумно дышать — впервые за всё своё существование пёс почувствовал себя беспомощным, никчемным, он ничего не мог сделать для того, чтобы помочь Батманову.
Неожиданно сквозь серый размыв пространства он засёк тень. Это был волк. И пахла тень волком. Рекс хорошо знал, чем пахнут волки. Он невольно пригнулся. Волк, конечно же, увидел его. Это хорошо, что он увидел, не надо будет прятаться от него, маскироваться — схватка будет открытой и честной.
Волк остановился метрах в двадцати от лежащих людей, понял, что люди эти — мёртвые, вскинул голову, вытянул морду — раздался тихий, заставивший у Рекса вздыбиться холку, вой. Волк выл и наблюдал за Рексом. Рекс не шевелился — ждал, когда волк сделает ещё несколько шагов и приблизится к лежащим людям. Кончив выть, волк опустил голову.
Рекс продолжал лежать, не шевелясь, смежив веки и сквозь сжим их внимательно наблюдая за волком, не упуская: ничего, ни одного его движения. Волк был голоден и голод прибавлял ему не то чтобы смелости, а некой наглости, что ли, желания скорее вгрызться зубами в обнажённое горло человека, лежавшего ближе к нему — это был незадачливый снайпер. Тем более что горло у снайпера было распластовано, вывернуто наизнанку и свежая, запекшаяся на морозе кровь манила к себе волка.
Он нагнул голову, хапнул раскалённым ртом снега, издал короткий вой и снова ткнулся носом в мягкий, странно шевелящийся в ночной темноте снег.
Мороз в ночные часы всегда начинает стискивать землю, снег тогда делается жёстким, хрустит стеклисто, рождает на зубах резь, ломоту с чесоткой, ещё что-то неприятное, сейчас тоже вызвездился, зазвенел морозец, ласковый, но крепкий, — но снег не поддался ему, как был пушистым, ласковым, так таковым и остался.
Рекс продолжал лежать, не шевелясь, не дыша, если на него взглянуть со стороны — он был таким же мёртвым, как и люди, но волк хорошо знал, что пёс живой, потому и медлил.
Неподалёку с сосны с вязким сырым звуком сползла крупная охапка снега, скатилась в ложбину. Волк вздрогнул и опустил голову ещё ниже. Рекс продолжал лежать, не шевелясь.
Волк снова задрал голову и завыл, вой был жёстким, тоскливым, коротким — волк оборвал его, клацнул челюстями, подхватил ртом снега и громко, с прихлёбываниями, словно бы боялся задохнуться, разжевал.
Рекс, по-прежнему не делая ни одного движения, продолжал следить за волком. По телу у него прокатилась дрожь — родилась она под сердцем, встряхнула всё внутри — душу встряхнула, жилы и остывшую кровь, мышцы и кости, подкатилась волной к глотке, стиснула её, и Рекс чуть не задохнулся — сделалось нечем дышать, но он и на этот раз не шевельнулся, продолжал лежать — этакая большая смятая тряпка, припорошенная белым ласковым снегом.
Волк ещё раз окинул взглядом лежавших людей, глаза его в темноте блеснули остро и погасли, потом посмотрел на пса — глаза блеснули и погасли вновь, словно бы в них вспыхнул и погас огонь электросварки, — и опять голодно и коротко взвыл.
Завалить сейчас ни оленя, ни лосёнка, ни кабана не удастся, это можно будет сделать только по глубокому снегу, за рябчиками, сладкими, как сахар, тоже особо не погоняешься — для этого нужны крылья, а волк — существо земное, в овраге рождённое, ветром вскормленное, землёй вспоенное, холодом и дождями воспитанное, крыльев волку никто не дал и удачей не наделил… Худо было зверю.
Он резко вскинул голову, поймал в небе глазами нужный квадрат, а в нём одну-единственную точку, которую видел только он — желтоватое шевелящееся пятно, похожее на далёкую тусклую звезду, — а может, это был бесхозный спутник, вольно путешествующий по пространству, попытался прочитать в нём что-то важное для себя, срисовать текст, но шевелящееся тусклое пятно было занято собою, ничем не проявилось и волк посчитал этот знак благоприятным, ткнулся мордой в снег, подхватил клыками старый комок, проглотил, будто кусок мяса.
Сытым он от этого не стал. Надо было приступать к трапезе. Тем более пёс, охранявший два тела, на него вряд ли бросится, и вообще он, похоже, уже мёртв — от него не исходит ни грамма тепла. Хотя ещё несколько минут назад волк считал его живым.
И тем не менее волк был осторожен — он сделал один шаг, потом другой, остановился. Провёл мордой по воздуху, пытаясь обнаружить что-либо тревожное для себя, но ничего не обнаружил, осмелел окончательно и, сделав несколько шагов, очутился недалеко от Рекса.
Повернулся всем корпусом — шея у волков влево-вправо не поворачивается, чтобы обернуться, волк должен это делать всем телом, — обнажил старые затупленные клыки.
Он не успел засечь стремительного прыжка, совершенного собакой, прыжок этот был быстрее взгляда, — Рекс прыгнул и в следующее мгновение сцепил зубы на шее волка. С силой сдавил.
Волк, разом задохнувшись, взвыл зажато, рванулся в сторону, но от хватки пса, которого на беду свою посчитал мёртвым, не освободился. Волк захрипел, рванулся вниз, опасно ощерил зубы, вывернулся всем телом, сдавил челюсти, словно бы хотел перекусить что-то железное — рассчитывал дотянуться до горлового хряща собаки, но не дотянулся и облил морду Рекса своей кровью.
Рекс стиснул зубы посильнее, рванул голову в сторону, выдрал у волка целый клок шеи. Тёплая, припахивающая тяжёлым звериным духом кровь залила ему глаза. Рекс зарычал и вновь сомкнул челюсти на волчьей шее.
Волк, хрипя надсаженно, попятился, постарался оторваться от пса. Рекс висел на нём мёртво. Волк напрягся из последних сил, собрал всё, что в нём было, услышал, как захрустели его кости, дёрнулся и взвыл от боли — внутри у него начали рваться жилы, передние лапы ослабли и подогнулись, волк хлопнулся мордой о землю. Рекс продолжал держать его мёртвой хваткой.
Вновь дёрнул волка за глотку, заваливая его на хрустящий, немного подавшийся ночному морозу снег.
Волк захрипел громче и поперхнулся собственной кровью. Рекс продолжал сдавливать челюсти. Он ненавидел волка, ненавидел людей, погубивших его хозяина, ненавидел эту землю, ненавидел снег, на котором, как на борцовском ковре, происходила схватка, ненавидел этот тяжёлый, словно бы спекшийся холодный воздух. Волк из последних сил рванулся назад, выпрямился, но лапы уже не держали его, он ткнулся лбом в мёрзлую твердь, взвыл неожиданно тонко, по щенячьи жалобно, Рекс мотнул головой и вновь выдрал у серого кусок глотки.
Через несколько минут всё было кончено.
Он провёл ещё двое суток около хозяина. Верный пёс Рекс, лежал рядом с ним, охранял холодное тело. Иногда приподнимал голову, щурил глаза, полные слёз, пространство перед ним растекалось, превращаясь в одно мокрое серое пятно, — напрягал слух, стараясь услышать звуки, доносящиеся из тайги, но тайга была глуха, словно бы в ней всё живое вымерло — ни шорохов, ни скрипа, ни птичьего теньканья, ни одного звука, словом; в могильной тиши этой Рекс слышал лишь, как бьётся его сердце и, оглушённый, ослеплённый, он вновь опускал голову на снег.
