* * *
В том же 1936 году балетмейстер Ростислав Захаров перенес в Большой «Бахчисарайский фонтан», поставленный в Ленинграде двумя годами ранее. И вскоре предложил дать мне партию Заремы.
Это озадачило меня. Не то чтобы я опасалась технических сложностей, которых немало в Зареме. Нет, меня смущал, а с другой стороны, интриговал своей загадочностью психологический образ моей героини. Честно говоря, я плохо представляла себе внутреннее состояние первой жены хана.
На премьерных спектаклях в Большом Зарему исполняла Анастасия Абрамова. Великолепная московская балерина и поразительной красоты женщина, она тем не менее казалась мне в «Бахчисарайском» несколько анемичной. Во всяком случае, какой-либо драматической подсказки для себя в ее решении я не увидела.
С чего же начать? Мысленно я опять обратилась к опыту брата Азария. Как-то он обмолвился, что порой начинает постижение образа с внешних его характеристик. С костюма, аксессуаров, грима.
А не применить ли такой метод и мне? Надела длинный красный халат, в котором является на сцену Зарема. Загримировалась – и к зеркалу. Я увидела эффектную восточную женщину, чья красота – отнюдь не латы, способные защитить ее от переменчивости хана. Чем больше страсть – тем больше уязвимость. Я начала проникаться ощущением образа, приоткрывать психологическую дверь в трагедию Заремы.
Но женщина в зеркале показалась мне недостаточно высокой. Ростом точно с Суламифь… Для первого выхода рост важен, поскольку зритель сразу должен почувствовать и первенство Заремы среди жен хана, и значимость образа в рамках всего сюжета.
Я продолжала мыслить «от внешнего». А что, если – только для первого моего выхода – надеть поверх балетных туфель широкие сандалии на каблуках? Каблуки прибавят Зареме роста. В спектакле она проходит томной походкой через сцену, ложится на диван, где ее раздевают прислужницы. Они снимают халат – снимут и сандалии. Тогда я остаюсь в балетных туфлях, а танцевать дальше все равно предстоит на пальцах. Я сразу становлюсь выше…
Захарову идея понравилась.
Зарема
– Так и оставить, – сказал хореограф. – Вы почувствовали негу восточную…
Запомнилась и следующая его фраза, произнесенная в характерной для него манере:
– Дело не в росте, а в масштабе…
Ростислав Владимирович признался, что назначил меня на роль как технически сильную балерину, поскольку там черт ногу сломит. Но был доволен и моей психологической трактовкой. Совета князя Волконского я не забывала…
В партии Заремы можно показать себя. Зарема и страдает, и ревнует. И какая же должна быть ее ревность, чтобы решиться убить соперницу! И какая любовь, чтобы броситься перед Гиреем на колени, подставив себя под его нож!
В последние годы партию Заремы нередко упрощают технически, а жаль. Между прочим, там в одном из эпизодов – пять громадных прыжков, когда нога почти касается головы, и ассамбле с поворотом. Они приходятся на конец вариации, и обычно уже не хватает дыхания. Вариация заканчивается мощными шене.
Тут Зарема видит, что Гирей встает с дивана и намеревается уйти. Она кидается ему на шею, пытаясь остановить своего возлюбленного и повелителя. Поздно. Тщетно. Гирей хладнокровно снимает с себя руки Заремы, поворачивается и уходит. Зарема теряет сознание…
Эта полная драматизма роль необычайно трудна не только технически, но и по внутреннему напряжению. Я всегда шла на нее, как на казнь.
Умирала, чтобы воскреснуть под неизменные аплодисменты зала…
Когда я была Заремой, Марией нередко бывала Уланова.
В 30-х годах она приезжала из Ленинграда на спектакли в Москве. В такие дни зрительный зал Большого наполнялся до отказа. Правда, партия Марии, на мой взгляд, куда менее выигрышная, чем партия Заремы, и еще неизвестно, кому доставалось тогда больше оваций – Марии или Зареме…
Танец Улановой, его легкость и прозрачность всегда восхищали меня. Большинство ее движений запомнились удивительно простыми. Что делало их невероятно значительными, это ее драматический дар, «танцующее чувство».
Может показаться парадоксальным, но сила Улановой проявлялась именно в какой-то подкупающей неуверенности ее Марии и других ее сценических образов. В некой размытости, нечеткости движений, обнажавших смятение, уязвимость ее героинь.
Галина Уланова
Балерина все время ускользала от пристального взора зрителя. Ей удавалось сосредоточиваться на внутреннем мире, озарять роль неповторимым улановским сиянием.
Необычайная выразительность искусства Улановой поражала меня еще и потому, что в жизни Галина отличалась замкнутостью, скорее суховатой сдержанностью, чем лирической раздумчивостью.
Возвращаясь к балету «Бахчисарайский фонтан» – он идет на сцене Мариинского театра до сих пор, – отмечу, что улановский гений, ее бесконечная нежность умели преодолевать некоторую тусклость главной роли. Когда ее Мария умирала, спадая к подножию колонны сорванным трепетным листком, это происходило, чудилось мне, уже за пределами хореографии. Это было волшебство.
…Как-то на одной из репетиций этой сцены случился казус. Речь идет об эпизоде, в котором Зарема умоляет Марию отдать ей Гирея, а потом закалывает ее кинжалом.
Так вот, убиваю я, значит, Марию-Уланову. Но вместо того чтобы вытянуться с поворотом, Уланова отступила на шаг назад. И я врезалась в нее всей пятерней – бах! Хорошо еще, без кинжала в руке. Но Улановой наверняка было больно.
– Ой, Галя, простите, ради Бога! – взмолилась я. Мне показалось, что Уланова решила, будто я ударила ее нарочно, причем из ревности не к Марии, а к ней самой.
– Ничего, ничего, я понимаю, понимаю, – задумчиво, все еще в образе, молвила великая балерина.
Глава 5
Испытание
Меня ждало испытание.
Ставилась «Спящая красавица».
Я получила партию Авроры. К тому времени – к 1936 году – я выступала много и разнообразно. Кроме уже описанных ролей, я танцевала Одетту – Одиллию в «Лебедином озере», потом добавились Маша в «Щелкунчике», Тао Хоа в «Красном маке». Не забудем и о том, что тогда премьеры выступали и в так называемых характерных танцах. Узреть балерину-звезду в каком-нибудь венгерском танце считалось в порядке вещей. И первого танцовщика тоже. Вот, например, изумительный Виктор Смольцов – премьер с чистотой линий, мягкостью и благородством манер, словом, балетный принц по всем признакам и статьям. Но надо было видеть Виктора в характерных партиях! Скажем, его воистину дикого половца… Мастер!
