…Стюардесса-японка разносит завтрак – полет подходит к концу. Я начинаю осознавать, что, порвав с прошлой жизнью, я словно родилась заново. Все предстоит начать сначала. Конечно, я думаю больше не о себе, а о сыне, но понимаю: мне придется очень много работать, чтобы занять на Западе такое же положение, какое было у меня в России.
Толпа американских журналистов устроила нам в аэропорту имени Кеннеди шумную встречу. Пресс-конференция. Благодарим американские и японские власти за отклик, за помощь. Говорю, а голова точно обложена ватой. Слова застревают в горле, не долетая до микрофонов. Нервный шок от побега, тринадцать с половиной часов беспосадочного полета наложились на болезнь.
Мысленно благодарю Бога, когда машина Толстовского фонда увозит нас с аэродрома. Толстовский фонд – это вроде агентства, помогающего на первых порах эмигрантам из России. Идея его создания пришла в 30-х годах Александре Толстой, дочери писателя. У фонда даже есть своя ферма под Нью-Йорком, где останавливаются нуждающиеся беженцы из России.
Нам же сотрудники фонда сообщают, что с ними связались наши родственники по линии Плисецких – Эммануэль и Стэнли Плезенты, прослышавшие из газет о нашем побеге, и что Стэнли Плезент передает нам приглашение на первых порах пожить у него, в городке Ларчмонте, расположенном километрах в ста от центра Нью-Йорка. Сразу решаем принять приглашение, и машина везет нас из аэропорта Кеннеди в Ларчмонт.
Отец Эммануэля и Стэнли, Израиль Плисецкий, эмигрировав в Америку в начале века, решил поменять фамилию из-за ее сложного для американцев произношения.
– Плезец… Пли… Как вы говорите? – раздраженно переспрашивали его при найме на работу. И чаще всего отказывали.
– Им, наверное, просто неприятно выговаривать мою фамилию, – полушутя объяснял он друзьям. И взял себе фамилию, по его мнению, благозвучную и несомненно приятную для американцев – Плезент (что по-английски и значит «приятный»).
У самого Стэнли примечательная биография. Он – герой армии США, с восемнадцати лет, во Вторую мировую, воевал в Европе. В 50-х увлекся политикой, находился в команде президента Кеннеди, занимаясь подготовкой выборов. Потом свой организаторский талант применил в сфере искусства. Долгое время Стэнли являлся председателем совета попечителей труппы Алвина Эйли – знаменитого негритянского танцевального коллектива.
Нам было уютно в доме Стэнли. Ларчмонт – живописный городок в привилегированном районе под Нью-Йорком. Роскошный парк спускается к океану, где в гавани покачиваются на волнах десятки яхт, туристы заполняют ресторанчики на берегу и торговые галереи.
В первые дни в Америке Стэнли очень нам помог. И советом, и делом.
Спасибо тебе, Стэнли! Ты прекрасно понимал наши проблемы. Ведь сам прошел весь путь сына начинающих с нуля нищих российских эмигрантов, ставшего преуспевающим адвокатом. Реализовал, так сказать, «американскую мечту»…
«Из Большого на бис: мать и сын остались на Западе», «Музыка свободы для них никогда не звучала слаще»… Такими заголовками встретили нас нью-йоркские газеты. Тема советских артистов-перебежчиков превращалась для них в привычную. После нас остался Максим Шостакович, сын Дмитрия Дмитриевича; он сказал, что наш пример подтолкнул его к решению и что своим поступком он тоже выразил протест.
Однако одно дело поздравить себя словами газетного заголовка «Твоя мечта о свободе стала явью», другое – на склоне лет попытаться постигнуть образ жизни, представляющий собой полную противоположность тому, что въелось в твои кости.
Стэнли Плезент, стараясь развлечь нас, с юмором рассказывал о своем посещении СССР в 70-х годах. Ему почему-то запомнилась всего лишь одна фраза: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция – Новокузнецкая!»…
В ответ мы хоть и смеялись, но, пожалуй, немного скованно. Фотоснимки в газетах, сюжеты на телевидении не разгоняли тревогу. Японская секретная служба, организовавшая наш отъезд, взяла с нас деньги за билеты до Нью-Йорка. Так что у нас осталось несколько сотен долларов.
Жизнь в Ларчмонте, как ни тепло принимали нас Стэнли и его славная жена Глория, не могла устроить более чем на неделю-две. От центра Нью-Йорка далековато, а искать работу следовало именно там, в Манхэттене.
…Первая вроде бы удача. Редакция русскоязычной эмигрантской газеты «Новое русское слово» нашла нам квартиру. Условия аренды посильные, квартира в Манхэттене, удобно на случай будущей работы.
Переехали и решили с Мишей тут же отпраздновать новоселье. Пошли в супермаркет, накупили там еды аж на 25 долларов! Помню ту нашу первую трапезу за свои деньги на свободе, когда отвечаешь сам за себя. Курицу сняли при нас в магазине с вертела, укутали в пакет с фольгой. Она была горячая-горячая, очень заграничная, самая аппетитная курица в жизни!..
Только вонзили в нее зубы – телефонный звонок. Человек из «Нового русского слова» бьет обухом по голове:
– Извините, но оказалось, что квартиру, где вы живете, сдавать мы не имеем права. Не будете ли вы так любезны немедленно съехать…
Я сразу представила себя в картонной коробке под мостом через Ист-Ривер. Там, говорят, ночуют бездомные.
Вечером, скрывая подавленное настроение, отправилась давать свой первый балетный урок в Америке, организованный Толстовским фондом. Фонд позаботился о рекламе, и неожиданно – и к счастью – пришло немало бывших россиян, в том числе моя ученица Кира Гузикова, известная московская эстрадная танцовщица, эмигрировавшая незадолго до этого.
– У вас, Суламифь Михайловна, я слышала, с жильем проблема? – поинтересовалась она. – А почему бы вам не обратиться к известной меценатке Жене Долл? Она, кстати, экс-супруга Леонида Мясина. Женя очень богата, у нее несколько домов в Нью-Йорке. Там всегда поначалу останавливаются балетные перебежчики. Если разрешите, я ей позвоню…
Меня тронула участливость Киры.
Она действительно позвонила, как обещала. И Женя Долл широким жестом отвела нам половину третьего этажа в своем доме в районе Медисон-авеню и 80-х улиц. Самая сердцевина Большого яблока – так именуют старожилы Нью-Йорк. Вторую половину этажа уже несколько месяцев занимал Саша Годунов.
Я много слышала от Асафа о Леониде Федоровиче Мясине, который перед революцией, восемнадцатилетним московским юношей, уехал на Запад, где стал крупнейшим танцовщиком и хореографом. С Асафом они познакомились в начале 60-х в Брюсселе. Мясин тогда просил брата заняться балетом с его двенадцатилетним сыном, Лоркой Мясиным. А теперь взрослый Лорка, сам хореограф, приехав в Нью-Йорк, тоже жил, как и мы, у Жени Долл, но на четвертом этаже.
Спасибо, Женя, за великодушие!
От дома Жени Долл было рукой подать до Американского балетного театра (АБТ), который нашел тогда приют на 61-й улице. А значит, и до Люсии Чейз, по-русски Люси, его основательницы и бессменного директора на протяжении четырех десятилетий.
Люся сразу взяла меня под свое крыло.
Умная и отзывчивая, к тому же опытный менеджер, она с первого дня пригласила меня вести уроки и в самом театре, и в театральной школе. Тогда все это занимало несколько залов на 6-м этаже более чем скромного здания. Явно не объект для красивой почтовой открытки.
