Он глядел в ее лицо. Трогал пальцами свежие царапины. Кровоподтеки. Синяки.
Ее украшения, ее новые украшения. Дареные. Почетные. Драгоценные. Доставшиеся… даром…
Нет, ее не били. Нет. Ее нельзя – бить. Ее никто… не смеет…
Ее…
– Я их… подарила.
– Кому?.. – Слезы хрусталями сползали, медленно, тихо, в сухих руслах морщин. – Кому?..
– Хорошему… человеку. Девчонке… одной… А ты… такой бритый… такой…
Его глаза светились последними слезами, пьяные, прозрачные, хрустальные.
Дно души было видно.
И рыбы времени плыли, плыли.
– Ну, сегодня же праздник, Маруська…
Бутылка стояла, как хрустальная одинокая свеча, в лисьем, рыжем костре на снегу.
ИЗ КАТАЛОГА Ф. Д. МИХАЙЛОВА:
«Остается только благодарить судьбу, что чудом сохранились, в сгоревшей мастерской, чтобы мы могли достойно оценить уровень культурного открытия и вписать новую страницу в историю русской живописи, слайды с работ без вести пропавшего художника, большого русского мастера, соединившего в своей живописи Восток и Запад, мистику и реализм, веру и безверие. Единственное, чего не было в его картинах, – это ненависти. Только – любовь».
…опустился перед ней на колени.
И она тоже встала на колени в снег.
Они стояли на коленях друг перед другом, около костра. Держали в ладонях лица друг друга.
По их лицам, рукам, ладоням текла горячая любовь и стекала в снег, в его горькую грязь и наледь, в его жемчуга, хрустали и алмазы.
«Умилостивися, Государь отецъ архимандритъ Сергий и великий келарь старецъ Галактионъ, еже о Христе зъ братиею, пожалуй насъ, сиротъ своихъ, не дайте насъ вконецъ разорить, заступите насъ, Государи, своею милостию, чтобъ намъ, сиротамъ вашимъ, не разоритца.
Государи! смилуйтеся! пожалуйте…»
Дело о исследовании грабежа возвращавшихся с Макарьевской ярмарки крестьян Заволжья в 1692 году от Рождества Христова
