– Каковы подлецы, – с нервным смехом говорил князь Николай Николаевич Романов с глазу на глаз своему венценосному брату Александру в Зимнем дворце. – А ты хотел с ними, басурманами, кашу варить! Сладкая вышла каша?
– Не забывайся, Николя, – строго и на нервах отвечал ему старший брат. – Император – я.
– А что ты на меня сердишься, Алекс? – пожимал плечами кадровый военный, уже генерал. – Да их в морду без предисловий надо было бить! По носу-таки! – Он сжал крупный кулак, привычный к палашу. – В рыло их турецкое, в их поганое рыло!
Николая Николаевича с детства готовили к военной и полководческой карьере. С рождения он был приписан к лейб-гвардии Саперного батальона и уже восьмилетним мальчиком в офицерском мундире вышагивал рядом с матерыми офицерами и солдатами по плацу Зимнего. В Крымскую войну был награжден Святым Георгием 4-й степени, был с братом Александром при Инкермане, сам командовал всеми инженерными работами по укреплению Севастополя на северной его стороне. Для Николая Романова, ненавидевшего хитрости дипломатии, война была не шуткой!
Он был одним из тех крупных и влиятельных офицеров России, кто продавливал идею войны с Турцией, желая добиться реванша за бесславную Крымскую кампанию, которая тяжелейшим грузом лежала и на его сердце. Теперь, в полные сорок пять лет, он прекрасно понимал, каким бездарным было командование в той войне, когда он молодым офицером гарцевал на белом жеребце, вдыхая пушечную гарь, тянувшуюся с полей Инкермана, и безумно нравился самому себе! Именно ему теперь хотелось перекроить историю, вернуть России былую гордость! И он чувствовал в себе эти силы!
– Вот что, друг мой Николя, – сказал ему брат Александр, – я давно вижу, как ты бесишься. Но помни, если война начнется, тебя командовать и отправлю. И погляжу тогда, так ли ты хорош в деле, как и на словах. – Император покачал пальцем перед носом младшего брата. – Помни об этом!
– Да хоть сейчас, ваше величество, – вспыхнув, довольный, ответил Николай Николаевич. – Хоть сию минуту!
В феврале 1877 года Россия договорилась-таки со своим давним врагом по Крыму – Великобританией. Самовольные действия турок перестали устраивать всех. «Наконец, сейчас не времена Мехмеда Второго, пора бы и прислушаться к цивилизованному миру!» – остроумно и тонко заметил премьер-министр Великобритании Бенджамин Дизраэли. В составлении Лондонского протокола, где заметно урезались права Турции, участвовали пять европейских держав, втайне и явно ненавидевшие друг друга, но каким-то невероятным образом решившие сложить эту политическую мозаику вместе. «Великими державами», как они назвали себя на этом форуме и каковыми являлись на самом деле, были Россия, Великобритания, Франция, Германия и Австро-Венгрия. Россия до последнего не хотела этой войны, такова была политика Александра Второго, боялась ее и Франция. Побитая пруссаками в 1870 году, ненужная Англии, с которой ее лишь случайно во время Крыма свела судьба, она трепетала перед нарастающей мощью Германии и лишь в России, с которой прежде так часто жила в мире, видела своего возможного спасителя. Зато очень желал русско-турецкой войны Бисмарк, железный канцлер новой объединенной вокруг Пруссии Германии. Он знал, вступи Россия в войну с Турцией, Франция останется практически без защиты! Англия также хотела столкнуть лбами Россию и зарвавшуюся Порту – ее лозунг был известен: «Разделяй и властвуй!».
Лондонской протокол был подписан пятью великими державами 31 марта 1877 года, а уже 12 марта Порта откликнулась на этот документ. Отклонив все пункты протокола, Турция заявила буквально, что сей документ является «противным достоинству турецкого государства».
– Когда боги хотят наказать кого-то, они лишают того разума, – узнав о реакции Порты, сказал в тот день Бисмарк. – Возблагодарим за это решение судьбу, благоволящую к германцам!
Это решение Порты означало то, что она готова вступить в войну с Россией без поддержки Англии и Австро-Венгрии, которые примут выжидательную позицию. И Германии, и Франции было плевать на Турцию, им надо было разобраться друг с другом. Чего Турция никак не желала понимать, так это собственную техническую отсталость, ведь она до времени питалась жирными подачками англичан и французов, совсем не модернизируя свою промышленность, и никак не учитывала те стратегически важные реформы, которые произошли в России – и в промышленности, и в военном деле, и обществе в целом.
22 марта Россия официально объявила войну Турции, и четыре державы поддержали ее в этом решении. В Кишиневе прошел военный парад, епископ Кишиневский и Хотинский Павел прочел манифест Александра Второго и провел торжественный молебен за победу русских и поражение ее врагов.
Русские дивизии, мобилизованные заранее, готовы были отправиться на Балканы.
Для всех государств, подписавших Лондонской протокол, Балканская война являлась только политикой. Холодной и расчетливой. Решением корыстных вопросов. И только для русского народа, воистину переживавшего за славян-единоверцев, это была война народная.
Война зла с добром, света с тьмой.
Та война, которую ждали и которой избежать было нельзя. Как нельзя предавать самого себя. В воздухе уже носилась древняя фраза: «Так хочет Бог!»
3
Тем временем в Самаре дела гласного городской думы Петра Алабина шли своим чередом. В феврале он выступал за поставку осветительных материалов для самарских тюрем и воинских заведений. Посоветовал на заседании думы повесить портрет ярославского купца 1-й гильдии Константинова в богадельне, построенной на его средства и переданной в ведение города.
– Пусть будет памятник для потомства, – резюмировал свою речь Петр Владимирович. – Другой купец увидит – завидно станет, и тоже решит сделать пожертвования своему городу. Чтобы и его помнили. Разве плохо?
В том же месяце обсуждал с другими членами думы постройку в Струковском саду вокзала и буфета при нем.
А 28 февраля управляющий палатой государственных имуществ Самарской губернии Петр Алабин подал в отставку.
– Да как же это? – спросил его в коридорах думы другой гласный и его товарищ – купец-миллионщик Антон Шихобалов. – Ты что же, Петруша, надумал?
– А ты догадайся, – улыбнулся тот.
– Не получится – ты умнее меня, – ответил купец.
– Зато ты – хитрее, – снова улыбнулся Алабин. – Покумекай, Антон Николаевич.
Шихобалов пригладил лопатообразную бороду.
– Все равно не потяну.
– Нельзя же сразу с места в карьер, – глядя тому в глаза, сказал Петр Владимирович. – Надо успеть дела другому сдать, в курс дела ввести. Чтобы человек с понятием за работу взялся. А потом уже и в дорогу собираться. Неужто не понял? Где у меня Иван был, а теперь Василий воюет? А я все тяну, решаюсь. Я в Болгарию уезжаю, Антоша. Скоро, скоро все решится!
– Вон оно как! – вскинул бороду самарский купец. – Ну так конечно – ты ж вояка у нас!
Шихобалов снисходительно покачал головой. Ему, торговому человеку, и в голову бы такое не пришло: на войну отправиться!
