– Не старайтесь, юноша. У вас с легкими пока все в порядке. А кашель со временем придет сам собой. В наших условиях обитания подобная зараза приобретается слишком быстро, значительно быстрее, чем вы покинете эти стены.
– Простите. Я не хотел вас потревожить…
– Однако упорно это делали. Впервые в данном заведении? – Белый говорил, откинувшись на спину, скрестив руки на груди, не открывая глаз.
– Да. Первый день.
– Тогда понятно. Непривычно и страшно? Ничего, привыкните. К тому же здесь не страшнее, чем на свободе. По крайней мере тут стреляют только те, кому положено, а не кому взбредет в голову.
Молодой человек с удивлением и страхом смотрел на распростертое на соседнем топчане тело.
– А вы давно здесь?
– Я то? – Белый поморщился: «Вот же, навязался на мою голову. И зачем его перевели из одиночки к этому сопляку? Прощай, уединение». Но все-таки ответил. – Год, включая небольшой отпуск.
– А здесь что, и в отпуск отпускают? – Леонид даже подскочил от удивления.
– Ага, – отозвался Белый. – За хорошее поведение.
– Шутите?
– А в нашем положении, кроме как шутить, более ничего не остается.
Разговор прервался.
Молодой человек умолк. Старик со своими глупыми шутками и нравоучениями стал немного раздражать. Общается с ним, будто с молокососом. Студент шмыгнул уже простуженным носом.
Вообще-то Леонид ждал, что к нему придут другие люди. Те, кто его вытянет из той западни, куда он угодил. Но никто из них, о ком он неоднократно вспоминал за сегодняшний день, так и не объявился. И на допросы, как обещали, не вызывают. Что уже само по себе давало право на надежду.
Молчание, по мнению молодого человека, неприлично затянулось.
– А меня зовут Леонидом… – проговорил студент и хотел было закончить фразу, но Белый его остановил:
– Продолжать не нужно. Достаточно, – Глаза полковника слегка приоткрылись. – И на будущее, юноша. Не представляйтесь тому, кто не нуждается в знакомстве с вами. Мы сокамерники временно. Вскоре, я так думаю, расстанемся и более не увидимся. Так что давайте не навязываться и уважать жизненное пространство друг друга.
– Простите, если что не так. – Студент поджал колени к подбородку. – Просто так одиноко. Пытался уснуть – не получилось. Постоянно шаги за дверью. Подсматривания… будто в душу заглядывают.
– Ничего, пообвыкните. – Белый прикрыл рукой глаза: матовый свет лампочки настырно-раздражающе заполонил все помещение.
– Вряд ли, – отозвался Канегиссер, сильнее вжимая в себя острые колени. – Разве к такому можно привыкнуть?
– Можно, – убедительно отозвался Олег Владимирович. – Я бы даже сказал, нужно.
Леонид не успел отреагировать на последние слова сокамерника.
Замок в двери заскрежетал, дверь открылась, сильная рука охранника втолкнула в камеру двух мужиков, которые тут же принялись возмущаться по поводу поведения солдата.
Белый из-под руки с любопытством наблюдал за происходящим.
– Эй, осторожнее! – писклявый голосок принадлежал мужчине лет сорока в клетчатом пиджаке, под которым виднелась расшитая косовортка. – Ручонки попридержи, матросик!
Второй, помоложе, в черной сатиновой рубахе, скрывающей мощный мускулистый торс, подпоясанной тонким кожаным ремешком, войдя в камеру вслед за владельцем клетчатого пиджака, деловито осмотрелся, уважительно поклонился параше, после чего, с силой отодвинув в сторону писклявого, прошел в центр помещения, встав прямо под лампочкой.
– Будьте здоровы, страдальцы! – рот молодца ощерился в неприятной ухмылке.
Окинув беглым взглядом старика, незнакомец повернулся в сторону студента. Тот, сжавшись в комок, продолжал сидеть на топчане, в недоумении переводя взгляд с незнакомца на Олега Владимировича: мол, не понимаю, что происходит? И почему этот человек так смотрит на меня?
Незнакомец сунул руки в карманы, принялся покачиваться всем телом с пятки на носок, отчего хромовые голенища сапог принялись игриво поскрипывать.
– И кто у нас тут на козырном месте развалился? – тихо проговорил он. Скрип прекратился. Незнакомец неожиданно поднял ногу, с силой опустил ее на ребро топчана. – Что-то я не понял…
Канегиссер вздрогнул: голос у мужика был неприятно-хриплым, с придыханием. Вдобавок с примесью сивушного перегара.
– А это он, Соха, над тобой посмеяться решил, – писклявый пнул дверь и, сунув, по примеру товарища, руки в карманы пиджака, встал за спиной дружка.
«Странно, – Олег Владимирович с любопытством наблюдал за происходящим, – с чего это мужички завелись? Причин для конфликта вроде нет. Хотя среди блатных поставить себя – явление нормальное. Только одно непонятно: почему пристали к мальчишке? На меня только взглянули, а прилипли к нему. На козырном-то месте сидит не он, а я».
Белый, тяжело охнув, привстал.
– Ты куды, дедуля? Лежи, – писклявый ощерился, приподнял ногу в грязном сапоге, ударил каблуком по топчану Белого. – Привыкай. Тебе по статусу положено лежать.
– Да я, с вашего позволения, лучше присяду, – Олег Владимирович сделал вид, будто с трудом, по-старчески, опускает ноги, – телу хоть чуток, а подвигаться следовает. А то ведь совсем слаб стал.
А взгляд полковника в этот момент прилип к рукам молодого уголовника. Не нравилось Олегу Владимировичу, как «сатиновый» то сжимал, то разжимал пальцы, будто разогревая их для ответственного дела. И настораживало положение ноги на топчане. Для чего уголовник приподнял ногу? Уж не для того ли, чтобы извлечь из голенища сапога некий предмет? В виде финки или заточки?
Задница, прикрытая черным сатином, маячила перед глазами полковника.
– Студент? – задница колыхнулась. Рука сжалась.
– Да, – выдавил из себя Леонид. В глазах юноши застыл ужас.
– Из богатеньких! – сделал неожиданный вывод писклявый. – У папашки небось деньжат сгоношил? Или малолетку соблазнил?
– С чего вы взяли? – Взгляд студента судорожно бегал по лицам уголовников. – Ничего подобного я не совершал!
Рука молодого уголовника снова сжалась.
– Значит, контра! – Кулак расправился, рука медленно, едва заметно потянулась к голенищу сапога. – Против народа, которая… тля, на теле народа… Кровосос! И почто ты, сука, тут устроился, а? Твое место знаешь где? У параши, падаль!
Белый отметил, как пальцы молодчика коснулись кожи обуви: нежно, вскользь.
– Ну что, сучонок, – задница, обтянутая сатином, вновь колыхнулась, – сползай с нар. Топай на парашу.
– Зачем? – Леонид никак не мог понять, что от него хотят.
– Ты что, гнида, издеваешься над нами? – хриплый голос с силой выталкивал из глотки слова. – Тебе мало того, рожа упитанная, что на нашем горе народном наживался, так еще и зубы скалишь?
