– Как же? – удивленно вскинулся Демьян Федорович. – По уставу при задержании требуется произвести предупреждающий выстрел. И Фролов в своих словах вчера утверждал, что палил в воздух.
– Ну?
– А на самом деле стрелял в убийцу! В голову!
– А вы уверены, что Фролов не сделал предупредительного выстрела? А если и не сделал, скажет, что перепутал. Или сознается в том, что специально соврал, испугался наказания за невыполнение устава. – Бокий кидал опровергающие аргументы специально, чтобы точно прояснить обстановку, хотя сам чувствовал: чекисты действительно что-то «накопали».
– Никак нет, Глеб Иванович, не испугался. – Демьян Федорович бросил взгляд на Озеровского: мол, выручайте.
Аристарх Викентьевич сделал шаг в сторону Бокия.
– Выстрелов со стороны Фролова и Шматко было произведено три. Все на поражение. В протоколе сказано: стрелял только Фролов. Пока опровергнуть данные показания я не могу. Но, судя по всему, стрелял действительно один человек. Как показывает кучность расположения пуль в двери, навскидку, в голову. Скорее всего, боялся, что если будет стрелять в тело, то сможет только ранить. Тогда бы пришлось добивать Канегиссера. А сей факт мы бы уже смогли доказать. Потому стреляющим и было принято решение метить в голову. Не учел только одного момента: отвратительная видимость, плохое освещение в подъезде. Оттого и промахнулся.
– Расстояние промеж пуль от такусенькое, – Доронин указательным и большим пальцами показал, на каком удалении находились найденные пули друг от друга.
– Потому мы и хотим свести Фролова и Шматко, чтобы они еще раз рассказали, как происходил арест убийцы. – Озеровский на несколько секунд замолчал, однако, видя, что Бокий ждет окончания фразы, проговорил: – Имеются подозрения против Фролова, что он специально хотел убить Канегиссера. Тем самым обрезать все следы.
– Специально, говорите? – Глеб Иванович беспомощно оглянулся по сторонам, как бы ища в прохожих поддержку. – Может, и так. Только ни с Фроловым, ни со Шматко вы сейчас не поговорите. А уж тем более не сможете провести перекрестный допрос. Потому как красноармейца Шматко убили. Сегодня ночью. Возле дома. Утверждают, ограбление.
– Кто утверждает? – тут же поставил вопрос Озеровский.
– Какая разница! – вспылил Бокий. – Главное, что одного свидетеля у нас уже нет. А Фролов ночью убыл в деревни с продотрядом. Когда вернется – одному богу известно. Если, конечно, вернется. Обстановка сами знаете какая. К тому же нам все одно не позволят свести вместе чекистов с Канегиссером.
– Речь идет не о студенте, – быстро вставил Доронин.
Бокий обернулся к Озеровскому:
– Что еще нашли?
– След от четвертой пули, – выдохнул Озеровский, – только он произведен не Фроловым и не Шматко. Стреляли в Канегиссера со стороны лестничной площадки. В спину.
– Кто?
– Трудно сказать. Скорее всего, стрелял хозяин той самой квартиры, в которую забежал убийца.
Доронин, не сдержавшись, сплюнул на тротуар:
– Зря ноги били.
– А вот и не зря. – Глеб Иванович хитро прищурился. – Если исходить из того, что стреляли с двух сторон – и снизу, и сверху, – получается, что князь Меликов и наши Шматко с Фроловым действовали заодно. А это уже сговор! Враг мог использовать Шматко и Фролова. Или купить. Кстати, в защиту данной версии у нас появился козырь. Утром Канегиссер сделал попытку передать на свободу письмо.
– Родным? – поинтересовался Демьян Федорович.
– Если бы… Прелюбопытнейший факт. По крайней мере в небольшой истории нашего учреждения. Еще ни разу мне с таким не приходилось сталкиваться. Всякое бывало. Писали на волю родным. Друзьям. Товарищам по партии. Но, чтобы первое тюремное послание, через конвойного, охрану, массу препятствий, и было отправлено совершенно незнакомому человеку – такого в моей как арестантской, так и следственной практике еще не бывало!
– Если не ошибаюсь, – продолжил мысль Бокия Озеровский, – Канегиссер послал письмо владельцу пальто?
– Совершенно верно! Князю Меликову. Со всеми извинениями!
– Крайне, – пробормотал Аристарх Викентьевич, – крайне любопытно.
– Вот-вот, – продолжил мысль Бокий. – А исходя из того, что наши свидетели исчезают, словно по мановению волшебной палочки, достаточно произнести вслух их фамилии, я принимаю решение: с данного момента будем делать вид, будто действуем вслепую. По крайней мере на некоторое время такое поведение должно сбить с толку наших оппонентов. Согласны?
– В этом что-то есть, – вынужден был признать Озеровский. – По крайней мере одним живым свидетелем будет больше.
– Именно. Аристарх Викентьевич, если нетрудно, пройдите в мой кабинет и напишите краткий отчет о проделанной работе. Через два часа прибудет Феликс Эдмундович Дзержинский, нужно показать ему наши наработки. – Старик и матрос быстро переглянулись. – Что? У вас еще что-то есть?
Доронин чертыхнулся:
– Пусть вот он, – Демьян Федорович кивнул на Озеровского, – рассказывает. Я сегодня в основном бегал.
Бокий терпеливо ждал.
Весь отчет следователя уложился в несколько минут. Точный, детальный, он представил достаточно ясную версию прошлой скрытой жизни Леонида Канегиссера.
– Фактов пока не хватает, – добавил в конце доклада Аристарх Викентьевич, – но, думаю, в скором времени они проявятся. И еще: следует произвести вторичный обыск в доме инженера. Вчера искали материалы, подтверждающие причастность Леонида Канегиссера к совершенному преступлению. И вовсе не обращали внимания на личную жизнь убийцы. В частности, не нашли дневники, а, как утверждают родные, он их вел.
– Студент мог хранить бумаги в другом месте, – заметил Бокий.
– Сомневаюсь, – уверенно ответил Озеровский. – Факт работы Канегиссера над дневниками подтверждают сестра и мать. Выходит, видели их дома. Если найдем, вполне возможно, данное преступление всплывет в ином свете. Я думаю, Канегиссера просто использовали.
Глеб Иванович с силой потер лоб рукой.
– Значит, так. Отчет отменяется. Оба в «мотор», к Канегиссерам. Кровь из носу, дневники должны быть у меня до приезда Феликса Эдмундовича. Туда три часа назад направилась группа Семена Геллера с обыском. По распоряжению Яковлевой. А как они умеют обыскивать, думаю, рассказывать не нужно.
– Тогда амба, – сделал сокрушенный вывод Доронин, – черта с два, что мы там, после Сеньки, отыщем! Голые стены да выбитые окна.
– Иногда и в стенах кроются загадки, – веско вставил Озеровский. – Не думаю, что сын инженера, личность возвышенная, поэт, держал своего письменного друга на виду у всех. Такие вещи обычно прячут так, чтобы никто, кроме хозяина, не смог найти. Так что не все потеряно.
Доронин с Озеровским кинулись к машине.
А Бокий, подставив солнцу коротко стриженную голову, присел на ступеньку.
