– Но Канегиссер вбежал не в него.
– Но он мог им воспользоваться?
– Но не воспользовался.
– Но мог? – продолжал гнуть свою линию Дзержинский.
– Теоретически да, – вынужден был согласиться Бокий.
– Мог и практически, если бы ворота оказались открыты, – отрезал Железный Феликс. – Ты прав, заговор. Убийство Моисея спланировали, факт. И спланировали наши враги. – Дзержинский мягким, поповским движением провел рукой по бородке. – Вот что, Глеб. Канегиссер должен быть приговорен как террорист, контрреволюционер. Как политический убийца. И никак иначе!
– А если это не так? – продолжал упорствовать Глеб Иванович. – Что, если убийство совершено по бытовым мотивам, а мальчишку просто использовали?
– Кто использовал? Вот! – Первый чекист хлопнул рукой по столу. – О чем и речь! Канегиссер-то сам, конечно, мог убить Моисея из личных мотивов, а вот рука, что направляла его действия, явно была вражеская. Организация! За всем стоит одна контрреволюционная организация!
– Но сам Канегиссер отрицает участие в контрреволюционном движении.
– А что бы ты говорил на его месте?
Бокий стушевался.
Феликс Эдмундович похлопал подчиненного по плечу.
– Любой из нас отказался бы выдать товарищей. В этом мы с ними солидарны. Одинаково мыслим, на одних книгах воспитаны, даже жизненные идеалы, как ни странно, идентичны. Мыслим по-разному, но тут уж… Кому как выпало. Глеб, мне срочно нужны материалы по Кроми. И вообще, что у тебя есть по британцам? Все. Начиная с их помощи Керенскому. Ты писал, будто у тебя появилась докладная записка от шестнадцатого года, по британскому влиянию. Она сохранилась?
На этот раз Глеб Иванович не смог сдержать улыбки.
– Мало того. У меня в камере сидит ее автор. Крайне любопытная, скажу тебе, личность. Служил в «Комиссии Батюшина».
– Ого! – Брови Дзержинского в удивлении вздернулись. – И еще жив? Погоди, погоди… Случаем, не тот офицер, который спрятал два миллиона?
– Варвара нашептала?
– Да-а, – хмыкнул первый чекист, – вижу, между вами не одна, а стая черных кошек пробежала.
– Феликс, поговори с ним до встречи с Канегиссером. Поверь, узнаешь много нового и довольно любопытного. Не поговоришь сейчас, потом тебе станет не до него. Поверь мне!
* * *
Входная дверь скрипнула. Доронин, бросив взгляд на Озеровского, быстро прижал указательный палец левой руки к губам. Нехитрый, но всем понятный знак молчания. Правой рукой чекист медленно, почти неслышно, извлек из кобуры револьвер.
Еле слышные крадущиеся шаги миновали прихожую, после чего приблизились к двери, ведущей в столовую, за которой, затаив дыхание, спрятался Доронин.
Демьян Федорович кивнул следователю, чтобы тот спрятался за буфет, стоящий в дальнем углу. Сам плотнее вжался в стену.
Шаги прошуршали по паркету, приблизились к двери, замерли. Видимо, незнакомец не решался войти внутрь помещения.
Чекист задержал дыхание и тут же сделал стремительное движение телом, выставив перед грудью оружие, в результате чего оказался лицом к лицу с нерешительной личностью, что посмела войти в разграбленное жилище инженера. Нарушителем спокойствия оказалась миловидная девушка лет двадцати, явно из деревенских, которая прибыла в Северную столицу на заработки.
– Вы кто? – Доронин не опускал револьвер.
– Катя. – Девушка испуганно вскрикнула, выронив из рук кошелку.
– Вижу, что не Ваня. Что вы тут делаете, Катя? – Доронин бросил взгляд за спину девушки, однако никого более не обнаружил. Девчонка пришла одна.
– Работаю я здесь. У господ.
– Господ сейчас нет. Есть только граждане. Кем?
– Кухарка. То есть на кухне.
– Понятно. – Демьян Федорович спрятал оружие, поднял кошелку. – И зачем пожаловали?
Та молчала, лишь испуганные глаза говорили о том, что она вменяема.
Доронин обошел кухарку со всех сторон.
– Катя, Катя, Катерина… Вы что, Катя, не знаете, что вашего хозяина арестовали?
– Нет. – Молодуха округлила глаза. – Как арестовали? Когда?
Но Доронина если и можно было провести, то только не такими примитивными приемчиками.
– Ах, Катенька-Катерина. Сейчас посмотрим, что тут у тебя…
Доронин хотел распахнуть сумку, но девушка рысью кинулась к нему, вырвала из рук кошелку, прижала к груди.
– Зачем?
– А на всякий случай.
Матрос протянул руку, рванул кошелку на себя.
Девушка ее не отдала. Только стрельнула в матроса синими глазами. Да такими, что тот едва не задохнулся от восторга.
Озеровский тем временем покинул укромное место за буфетом и вышел на свет божий, чем вторично перепугал девицу.
– Понятно. – Доронин воспользовался секундным замешательством кухарки и вытянул из кошеля знакомый цветастый плат, который, как отметил Аристарх Викентьевич, они видели в одежном шкафу. По комнате тут же распространился жуткий запах нафталина. – Воруем?
– Да что вы такое говорите? – Губы молодухи задрожали. – Как можете? Да что б язык у вас отсох! Мое это, ясно? Забыла! Вот, возвернулась за ним…
– А в столовой что забыли? – Матрос схватил девушка за руку, втащил внутрь комнаты.
– Ничего. Просто решила, что… – Катерина быстрым, цепким взором окинула помещение. Озеровский с усмешкой отметил, как потух ее взгляд. Не считая платка, более поживиться в доме инженера слабым девичьим ручкам оказалось нечем. Все, что она бы смогла унести, вынесли подчистую. Разве что отодвинутый рояль да буфет еще одиноко торчали по разным углам, но те бы в кошелку не поместились.
Катерина, не сдержавшись, тяжко вздохнула.
– Бывает. – Матрос правильно понял ее состояние.
– Так я могу идти? – тут же нашлась кухарка.
Доронин посмотрел на Озеровского: отпускаем или как?
Аристарх Викентьевич отрицательно качнул головой:
– Да нет. Коли уж пришли, давайте побеседуем.
Присесть было некуда, поэтому пришлось допрос проводить стоя.
– Скажите, Катерина, давно при семействе состоите?
– С весны.
– Значит, лето провели у Канегиссеров?
– А где ж еще! – Девушка вырвала из руки Доронина платок, спрятала его в сумку.
– В таком случае попрошу вас припомнить: сын инженера в последнее время дома ночевал или где в ином месте?
– Да где ж дома? У чужих. Сюда только по вечерам, изредка днем наведывался. Придет, чуток побудет – и айда!
– И что он здесь делал?
