В камере они много спорили на данную тему. Батюшин не хотел слышать доводов полковника. Нервничал. Метался по узкому помещению, заложив руки за спину, как бы ведя диалог с самим собой. Потом вскипал, начинал сыпать аргументами. Долгие споры ни к чему доброму не приводили. Только разводили по углам. После часами молчали, каждый думая о своем.
Николай Степанович все время пытался разобраться, в чем заключалась ошибка, и никак не мог внять логике Белого, который твердил одно: Россию продали. Свои! Те, кто давал клятву на верность. Те, кто толкал царя на войну во имя личных интересов. Те, кого называли патриотами, а на самом деле они были мародерами. И началось все не во время войны, а раньше.
Но Батюшин не хотел услышать бывшего подчиненного. Вот и теперь, стоя на берегу Невы, генерал думал об одном: как вернуть Россию в прежнее русло, не понимая, что обратного пути нет. Тупик. Какие богатыри? Откуда они возьмутся? Всех богатырей скосила пулеметная очередь где-то между четырнадцатым и семнадцатым годами.
Генерал смахнул набежавшую слезу:
– Что ж, Олег Владимирович, будем прощаться, – Николай Степанович распахнул объятия, – простите, что втянул вас в сию историю. Не думал, что так все закончится. Не держите зла на старика. И внемлите моему совету: уезжайте. Забирайте Полину Кирилловну, сына и бегите отсюда куда глаза глядят. Надеюсь, как-то свидимся.
Генерал трижды поцеловал полковника, сжал его ладонь в своей руке и, не оборачиваясь, устремился по полутемной набережной в неизвестность.
А Белый еще долго смотрел ему вслед. Казалось, с уходом Батюшина завершилась некая часть его жизни. Та часть, о которой хотелось забыть. Полгода, которые хотелось вычеркнуть из жизненного календаря.
Белый не понял, как задремал. Теперь в его сознании смешалось все: мысли, эмоции, сновидения, чувства. И боль, кольнувшая сердце, когда в который раз за минувший год приснилась пустая квартира с занавешенными окнами и зеркалами.
* * *
Дзержинского Бокий застал в кабинете в одиночестве стоящим у окна. Любил первый чекист, когда общался с людьми, одновременно наблюдать за тем, что происходит на улице. Впрочем, Глеб Иванович и сам постоянно приседал на подоконник, как выдавалась возможность. Тюремная привычка: ближе к окошку, к свободе.
Услышав, как дверь приоткрылась, Феликс Эдмундович обернулся:
– Входи. Твоего студента я уже отправил в камеру. Тертый калач.
Дзержинский сделал шаг к столу, взял с его поверхности исписанный лист бумаги, протянул чекисту:
– Вот, прочти, что смогли из него выжать.
Бокий слегка повернулся к свету, чтобы легче было разобрать почерк Антипова.
Протокол допроса Леонида Акимовича Канегиссера, еврея, дворянина, 22 лет.
Допрошенный в ЧК по борьбе с контрреволюцией председателем Всероссийской комиссии тов. Дзержинским показал:
На вопрос о принадлежности к партии заявляю, что ответить прямо на вопрос из принципиальных соображений отказываюсь. Убийство Урицкого совершил не по постановлению партии, к которой я принадлежу, а по личному побуждению. После Октябрьского переворота я был все время без работы и средства на существование получал от отца.
Дать более точные показания отказываюсь.
– И все? – Бокий с удивлением вскинул глаза на председателя ВЧК.
– И все!
Странно, что Феликс Эдмундович оставался на удивление спокойным. Приехать из Москвы в столь тревожное время, получить несколько строк невнятного текста и сохранять спокойствие? Для Бокия это было удивительно. Первый чекист заметил растерянность на лице подчиненного.
– А ты думал что? Дзержинский приедет – вся контра тут же лапки от испуга сложит? Нет, Глеб, – Феликс Эдмундович, заложив руки за спину, принялся задумчиво раскачиваться с носка на пятку, – не боятся они нас. И не будут бояться, пока зубы не покажем. – Тонкий указательный палец председатель ВЧК ткнул в бумагу. – Канегиссера кто-то предупредил о том, что его буду допрашивать я. Мало того, обнадежили, уверили в том, что все будет хорошо, главное, чтобы он молчал. И он им поверил. Слишком вызывающе, нагло вел себя мальчик. Уверенно. Если верить показаниям твоего полковника, а оснований им не верить у меня нет, до сегодняшнего дня Канегиссер был растерян, морально убит создавшимся вокруг него положением. Однако передо мной предстала иная личность. Будто студента подменили. Сорок минут беседы, и вот результат. О чем это говорит?
– О том, что среди нас есть предатель, – выдохнул Бокий.
– Именно. Вот что, Глеб, – Феликс Эдмундович резко, с силой оправил на себе гимнастерку, – пусть твои люди все наработанные материалы по Канегиссеру передадут Отто и Риксу.
– То есть как? – Чекист оторопел.
– А вот так. Покушение на Ильича не случайно произошло в день убийства Моисея. Само покушение на Соломоновича действительно могло быть личной местью, которой, как ты правильно мыслишь, кто-то воспользовался. Или направлял действия мальчишки, что скорее всего. Однако к покушению на Старика смерть Урицкого, как я думаю, не имеет никакого отношения. А вот то, что произошло в Москве, действительно привязано к убийству Моисея. Понимаешь, к чему веду?
– В Москве ждали подходящего момента, чтобы ты покинул столицу на сутки.
– Именно! Узнав о покушении на Моисея, предатели проверили информацию о том, что я уехал, после чего выяснили маршрут передвижения Ильича. В результате успели подготовиться к событиям на заводе Михельсона.
– А если ваш предатель поддерживает отношения с нашим?
– В таком случае, Глеб Иванович, грош нам цена. Потому как мы с тобой прохлопали заговор.
Дзержинский специально исказил для Глеба Ивановича логическую цепочку. На самом деле Феликс Эдмундович думал несколько иначе.
Перед приходом Бокия он успел связаться по телеграфу с Московской ВЧК. В ходе короткого диалога Петерс сообщил: человек, стрелявший в Ленина, пойман. Свердлов настаивает на его немедленном расстреле. Именно в тот момент в голове Феликса Эдмундовича и промелькнула та пугающая мысль, которой он только что поделился с подчиненным: а что, если в Москве действительно имеет место заговор? Это предположение он не высказал Бокию. А оно звучало так: а что, если Яков Свердлов решил воспользоваться покушением на Ленина, чтобы занять его место в Совнаркоме, что, собственно, и произошло? Или еще страшнее: а что, если Яков сам организовал покушение на убийство? Точнее, не сам, а в группе лиц: Свердлов – Троцкий – Зиновьев – Яковлева. Конечно, ни прямых, ни косвенных доказательств нет, однако…
Свердлов и Троцкий – первые претенденты на лидирующие места в партии и правительстве после Ленина. Это известно всем. Зиновьев давно метит на полную власть в новой России. Сколько раз Дзержинский случайно слышал возмущение из уст Якова по поводу того, что, мол, он, Свердлов, в отличие от Старика, не прятался в царские времена по заграницам, не строчил оттуда «статейки», а делом доказывал преданность партии. Конечно, все это говорилось за глаза, почти шепотом, однако произносилось. А раз озвучивалось, значит, в голове кипело еще большее негодование.
